холм, увенчанный могучим, в три обхвата дубом, валом непролазных кустарников, сплошным частоколом высокого краснолесья, проложила сквозь спутанные дебри у подножья лесной крепости обмелевший ручей с топкими, неверными берегами. И человек воспользовался этим даром природы: в незапамятные времена насыпал он вал вокруг холма, вырыл ров вокруг. Века почти совсем стерли и вал и ров. Человек приходил и уходил из Городища, оставлял после себя едва заметные следы, уничтожаемые временем, дождем и ветром, – еле видные в густой траве стежки, полусгнившие колья и рыжий лапник рухнувшего шалаша, обгорелые поленья и черную плешину на месте давно погасшего костра, осыпавшиеся, заросшие чертополохом землянки.
Отголоски тысячи тайн, эхо тысячелетий витали над спутанными зарослями. Прилесные жители еще помнили экспедицию, которая давным-давно обнаружила здесь кремневые орудия, черепки и другие следы славянского языческого капища…
Многое, верно, повидал, царя над Хачинским лесом, городищенский дуб. Много веков подряд его макушка первой зажигалась, встречая утреннюю зарю, и последней гасла, провожая зарю вечернюю, не раз хлестали по ней молнии.
В древние времена все белорусское Приднепровье было покрыто дремучим лесом, а в урочище на месте Могилева скрывался, по преданию, главарь разбойничьей шайки – грозный атаман по прозвищу Могила, наш предшественник.
Этим краем владели витебские князья, литовские короли, здесь сшибались с литовцами удалые запорожские казаки. Лжедмитрий II зарился с берега Днепра на московский престол. В лесных шалашах православное могилевское братство отправляло службу, запрещенную униатами, колокольным звоном встречали то первых царей Романовых, то поляков. В лосином камзоле въезжал в Могилев рябоватый швед-завоеватель Карл XII, прозванный могилевцами Сатаной – в это нашествие богатый город почти целиком сгорел. В возрожденном Могилеве Екатерина II принимала императора Иосифа II.
Издревле, знать, служило Городище убежищем для бездомных и отважных, неуютным и небезопасным пристанищем для людей, поставленных вне закона. Где-то за опушкой Хачинского леса устанавливалась новая вера – староверы искали укрытия на Городище, устанавливался новый порядок – враги этого нового порядка шли на Городище.
Кто знает, быть может, сто тридцать лет назад на Городище пылали костры крестьянских отрядов. Быть может, этот дуб помнит Дениса Давыдова! Первые русские партизаны дубьем выбивали из родных сел фуражиров – «миродеров», – шаромыжников из корпуса маршала Даву, насмерть дрались с экзекуционными партиями наполеоновской Великой армии.
Здесь играл и чистый солнечный луч, и, шипя, поднимала голову болотная гадюка. Здесь вили себе гнезда измена и геройство. В этих зарослях лихие люди делили при свете луны отобранное у купцов золото; здесь искали свободу беглые рабы князей Литвы и королей Речи Посполитой, прятались дезертиры и самогонщики; отсюда уходили в набег бандиты из «белорусского войска» генерала Булак-Балаховича, и головы столетних лесных великанов отражали зарево зажженных ими пожаров. Здесь