что много лет назад, рожая сына, уже давала подобные обещания. У нее были сложные роды, и врачи сказали, что ребенок умер, нужно срочно спасать роженицу, ее, то есть, Вику. Тогда она взмолилась и внутренне пообещала взять ребенка из детдома на воспитание, лишь бы ее малыш выжил. Сынок ее все же благополучно родился и сейчас вырос здоровым красавцем, а ребеночка из детдома она так и не взяла. Сейчас это несдержанное обещание тяготило ее.
Чем ближе подходил день операции, тем больше Вика понимала, что никак не сможет повлиять на неизбежное. В какой-то момент она смирилась, будь что будет, на все воля Божья. Тем не менее, она дала себе слово, что будет до последнего бороться за свою жизнь. Но если Всевышним уготовано иное, то нужно с достоинством пройти последнее испытание. И теперь, когда настало время позаботиться о душе, Вика и Леля, повязав платочки, робко вошли в церковь. Служба только началась, и они встали позади других присутствующих, вслушиваясь в древние молитвы, произносимые священнослужителем на церковнославянском. Леля не знала, как себя вести и куда встать, поэтому постоянно озиралась по сторонам и чувствовала неловкость.
– Встань позади той бабушки, а я за тобой. Скоро с кадилом пойдут, не нужно проход занимать, – прошептала Вика Леле.
Леля послушно посторонилась. Весь ее вид выражал смирение: осунувшиеся плечи, опущенный вниз взгляд. А когда бабушка впереди нее усердно бухнулась на колени, Леля тоже стала покорно опускаться на пол.
– Ты что, это не обязательно! – зашипела Вика, и Леля поднялась.
– Так я думала, что так положено, – тоже шепотом оправдалась Леля.
Отчего-то это рассмешило Вику: неужели Лелька думает, что тут заставляют ползать на коленях, замаливая свои прегрешения? Рассмешило и порадовало. Она вдруг поняла, что сестра готова на все, лишь бы это помогло Вике выжить.
Прошли с кадилом, и сестры жадно вдыхали запах благовоний, надеясь, что, пропитавшись им насквозь, унесут частичку чего-то святого с собой в качестве оберега в тот внешний, опасный, шумный мир за стенами этой умиротворенной обители.
А духовник все не выходил. Вика думала: «Вот бы вышел седовласый старец, умудренный годами, которому легко открыться». Но тут же себя одернула: «Опять ты торгуешься! Ты же в церковь пришла. Стой и жди смиренно». И будто в ответ на ее мысли вышел он – седой, как лунь, старый, как праотец, с выражением вселенского спокойствия и мудрости на лице. Вика поразилась, ведь она именно так и представляла себе священника, который принимает исповедь. Собравшимся вокруг него страждущим очищения он начал говорить самые обыкновенные слова. О том, что в погоне за своими страстями, мы порой забываем о более важном. О том, что мы озлобляемся, становимся высокомерными и считаем себя выше других. О том, что иногда забываем истины, дающие покой и гармонию нашей душе. В его простой, но искренней речи не было ни пропаганды, ни призывов. Он как бы выкладывал свои знания и давал возможность всем присутствующим самим сделать выводы.
– Каешься ли ты в грехах своих?
– Каюсь,