не еврейка, да? – сказал он, встал и закрыл дверь. – Это шарики из мацы.
– А ты еврей?
Стюарт приподнял палец, веля мне помолчать. Потом немного повозился у двери, прислушиваясь. Снаружи раздались быстрые шаги, как будто кто-то на цыпочках побежал по лестнице.
– Извини, – сказал он. – Мне показалось, что мы не одни. Мыши, наверное. Да, у меня мама еврейка, так что технически я тоже еврей. Но она любит Рождество. По-моему, она его празднует, чтобы вписаться в общество. Правда, немного перебарщивает иногда.
Кухня была украшена к празднику. Полотенца, магнитики на холодильнике, занавески, скатерть… Здесь все напоминало о Рождестве.
– Заметила искусственный остролист у дверей? – спросил Стюарт. – Если так и дальше пойдет, не бывать нашему дому на обложке «Еврейства Юга».
– Тогда почему…
Он пожал плечами.
– Ну, все же так делают, – сказал он, сложил вдвое еще один ломтик индейки и проглотил его. – Особенно здесь. Не сказать, что тут активная еврейская диаспора. У нас в школе на занятиях по ивриту было всего два человека: я и еще одна девочка.
– Твоя девочка?
По лицу Стюарта словно волна пробежала – он наморщил лоб и скривил рот. Я подумала, что он с трудом сдерживает смех.
– То, что нас только двое, не означает, что мы – пара. Никто же не говорил нам «Ладно, еврейчики! Танцуйте!» Нет, она не моя девочка.
– Извини, – быстро проговорила я.
Я уже второй раз упомянула про его девушку, пытаясь показать свою наблюдательность, и он во второй раз отмахнулся. Всё. Больше ни слова. Ясно же, что он не хочет о ней говорить.
Это было немного странно… с виду Стюарт был из тех мальчиков, которые готовы говорить о своих девушках по семь часов кряду.
– А, ничего. – Он снова потянулся за индейкой. – Наверное, соседям нравится, что мы здесь живем. Ну, мы вроде как украшение этого места. У нас тут есть детская площадка, эффективная система переработки отходов и две еврейские семьи.
– И правда странно, – сказала я, взяв в руки солонку в форме снеговика, – у вас столько рождественских украшений!
– Наверное. Но это же просто праздник, ты же понимаешь? Все настолько понарошку, что ничего такого в этом нет. Мама готова праздновать что угодно. Родственники удивляются, что мы ставим елку, но елка – это же здорово! Она не связана с религией.
– Ну да. А что думает твой папа? – спросила я.
– Понятия не имею. Он с нами не живет.
Стюарта это, похоже, совсем не беспокоило. Он побарабанил пальцами по столу, чтобы закрыть тему, и встал.
– Я принесу подушки и еще одеял, – сказал он. – Сейчас вернусь.
Я встала и прошла в гостиную. Там были две елки: маленькая, у окна, и еще одна, большая, почти трехметровая, в углу; она почти согнулась под весом самодельных украшений, гирлянд и серебристой мишуры.
Чуть ли не большую часть гостиной занимал открытый рояль. На подставке стояли ноты с пометками, сделанными ручкой. Я ни на чем не играю, поэтому мне любые ноты кажутся китайской грамотой, но эти явно были еще сложнее обычного. Кто-то здесь хорошо