в виде глубоких морщин, прорезающих старое лицо в разных направлениях.
– Нет, не будет этого, – возразил третий участник разговора, одетый беднее, но выглядевший моложе. Несмотря на молодость, более недоверчивый. – Всё это враки, не верю я этому указу! Вот уви дите, завтра другой выйдет, который отменит сегодняшний, и плакала ваша свадьба, дорогой Юсуф-ака.
Купец Юсуф при этих словах невольно втянул голову в плечи и постарался сделать вид, что он в опасном разговоре не участвует, никакого отношения к нему не имеет. И его интересуют одни покупатели и люди, проходящие туда-сюда мимо его лавки. Торговец Карим тоже постарался сделать вид, что занят покупателем. Упитанный мужчина в справном халате по неосторожности остановился около его дукана. Купец вцепился в рукав прохожего, словно готов был оторвать:
– Милейший, вы только посмотрите, какие великолепные ткани для вашей любимой жены! Я продаю их почти даром, ничего не оставляя себе! Только из уважения к вам и вашему присутствию на базаре я вам отдам их по два фельса за одно кари! Если у вас нет жены, то это подойдёт для вашей дочери… – Он так быстро и громко говорил, что растерявшийся прохожий сделал шаг в сторону лавки.
Всё, бухарец оттуда не вырвется до тех пор, пока чего-нибудь не купит!
На выходе из крытого рынка, невдалеке от дверей, запирающихся на ночь, сидели на корточках несколько дехкан. Видимо, приехали из соседнего с Бухарой кишлака продать свой немудрящий товар. К этому времени в бухарских садах созревают хурма и поздние сорта яблок. Халаты на дехканах потёртые, в дырах, ветхие, вместо поясных платков – верёвки. Босые ноги в дорожной пыли и грязи, пятки такие, как будто они год своих ног не мыли. Разговаривают настолько тихо, что непонятно, слышат ли сами себя? Приостановившись и делая вид, что разглядываю знакомых в толпе, кое-что я всё-таки разобрал:
– Братья, неспроста всё это. Вот увидите, будет опять война, опять будут собирать двойной налог и опять по нашим спинам пойдут гулять плети сборщиков недоимок. Это хорошо, если нашего хана не победят, а то ворвутся в город и в наш кишлак кочевники – и прощай жизнь. Я уже не говорю про честь жены и дочерей. Не верю я хану, ничего он о нашей жизни не знает. Знал бы – давно сделал налог меньше. – Дехканин огляделся, примолк.
– Ты прав, Юсуф, прав, как всегда, – мотнул сивой бородой худой бедняк, сидящий рядом.
– Мне урожая даже до зимы не хватает, я уже не говорю про вес ну. У меня два взрослых сына, и я не могу их женить. Внуков в доме нет, откуда народ прибавится? Была дочка… Какой-то бек увёз, ни про калым, ни про свадебный той разговора не было. Не знаю, жива или давно на том свете. И кочевники для её унижения не понадобились. – Дехканин вытер глаза рукой. Ладонь его, землистая и заскорузлая, с обломанными ногтями, мозолистая от тяжёлой работы, привыкшая к чёрному труду, размазала скупые слёзы.
Сидевшие рядом дехкане кивали. Их лица были почти равнодушны, но где-то в глубине их глаз, то ли теплилась надежда на лучшую