«эллиг» означает «любить» безотносительно телесности, – тихо объяснил Рофомм. – На варкский он переводится скорее как «дружить», но «эллигэр» означает любимого, друга, того, кто дорог. Корректно обращаться так к супругам, родственникам, лучшим друзьям – ну и к кошкам, если вы любите кошек, конечно. Странно, что к вам так не обращалась жена. Откуда была ваша жена? Простите, мы с коллегами осмотрели ваши вещи и обнаружили вышитый платок. Нам невесты перед свадьбой вышивают кушаки, но вы кафтанов не носите и кушаков тоже, поэтому в ход идут платки. Я заключил, что ваша жена была моей соплеменницей. Платок вернул на место. Простите.
Парцес спокойно кивнул, давая понять, что прощает.
– С юга Акка. Но она была довольно ассимилированная да и вообще только наполовину гралейка, а наполовину – варка. Поэтому меня она так не называла.
Рофомм по-змеиному наклонил голову, разглядывая вдовью серьгу в ухе Дитра Парцеса. Где-то под давно не стриженными волосами его собственное ухо, которое он порвал после развода, вместо того чтобы аккуратно вытащить оттуда серьгу, заныло душевной болью. Ухо ему тогда зашивал Шорл Дирлис, ругая его на чём свет телесный стоит идиотом, который развестись по-человечески не может.
– У вас – друг, – внезапно заявил Парцес, на миг показавшись удивлённым.
– Был. Погиб два года назад. А у вас была жена, – Рофомм притронулся к его уху, отчего Парцес отпрянул, подозрительно сверля его серыми, как туман, глазами. – Жена-гралейка с нежным лицом, которое вы наверняка могли гладить и целовать часами. Я видел, – он провёл пальцем по своему лбу, – как вы её любили. В вас много нерастраченной нежности, господин Парцес.
– Как видели? – резко спросил он. – Через этот душескоп?
– Нет же, я не видел вашу суть через душескоп. Через ваши ночные кошмары, – Рофомм болезненно нахмурился. – Я же сказал, что избавляю вас от ночных кошмаров…
– И потом смотрите их сами? – догадался Парцес, вдруг скривившись. Он быстро понял, в отличие от других. Кошмары не девались никуда, не растворялись во всемире, когда он вытаскивал их из бессознания пациентов. Кошмары он пожирал своей грохочущей душой и затем видел сам – каждой страшной ночью. – Вы не боитесь… – Парцес запнулся, покосившись на коробок спичек, который Рофомм всё ещё сжимал в руке, – сойти с ума?
Шеф-душевник тихо и шипяще рассмеялся, следом за ним захмыкал и Парцес.
– Господин условный, – Рофомм перестал улыбаться. – Я обесчеловечиваюсь змеиной формой, я уже ничего не боюсь. Однажды я просто не вернусь в человечий облик и уползу в небытие – с этим я уже смирился. Иногда, – он поднёс коробок к глазам Парцеса, – я чувствую, что я больше не здесь, что я больше не ощущаю своего разума, и тогда… – он грохнул спичками. – Но иногда и это не помогает. И я обесчеловечиваюсь. Но это мой выбор. Не будь я проклят, я бы не смог изобрести душескопа…
– Вы изобрели душескоп, – сказал Парцес тем же тоном, каким недавно говорил о том, что у Рофомма