по своей орбите кружили.
Я, безумный подобно рассвету,
стоял и раскачивал не спеша,
сверкающую на заре карету,
звёзды гасли, лишь одна Луна,
была чуть выше лошадиных плечей.
Я есть, других размышлений нет,
они не стоят простых мелочей,
как бессмысленный, любой рассвет.
A poet to his beloved
I BRING you with reverent hands
The books of my numberless dreams,
White woman that passion has worn
As the tide wears the dove-grey sands,
And with heart more old than the horn
That is brimmed from the pale fire of time:
White woman with numberless dreams,
I bring you my passionate rhyme.
Поэт для своей любимой
Я трепетно тебе несу для счастья,
бесчисленные книги моих снов.
Моей любимой с неуёмной страстью,
прилив несёт лазурный цвет песков.
Старое сердце предпочитает покой,
время подвластно бледному огню.
Нежная женщина с неуёмной мечтой!
Дарю вам страстную рифму свою.
A Nativity
WHAT woman hugs her infant there?
Another star has shot an ear.
What made the drapery glisten so?
Not a man but Delacroix.
What made the ceiling waterproof?
Landor’s tarpaulin on the roof
What brushes fly and moth aside?
Irving and his plume of pride.
What hurries out the knave and dolt?
Talma and his thunderbolt.
Why is the woman terror-struck?
Can there be mercy in that look?
В Рождество
Одна звезда озарила небосклон.
Некая женщина младенца обняла?
Кто блестеть заставил полотно?
Это просто мужик – Делакруа.
Почему потолок не протекает?
Лежит на крыше Londor брезент,
а моль и кисти почему летают?
Это есть плюмаж Ирвинга Брент.
Что подгоняет болвана и негодяя?
Это Тальма под ударом молнии.
Почему женщина в ужасе такая?
Взгляд её проявляет милосердие?
A memory of youth
THE moments passed as at a play;
I had the wisdom love brings forth;
I had my share of mother-wit,
And yet for all that I could say,
And though I had her praise for it,
A cloud blown from the cut-throat North
Suddenly hid Love’s moon away.
Believing every word I said,
I praised her body and her mind
Till pride had made her eyes grow bright,
And pleasure made her cheeks grow red,
And vanity her footfall light,
Yet we, for all that praise, could find
Nothing but darkness overhead.
We sat as silent as a stone,
We knew, though she’d not said a word,
That even the best of love must die,
And had been savagely undone
Were it not that Love upon the cry
Of a most ridiculous little bird
Tore from the clouds his marvellous moon.
Память молодости
Мгновения прошли как в пьесе,
любви и мудрости мне не занять.
Свой опыт я наследовал от тёщи,
об этом точно я могу сказать.
Северный ветер разогнал облака,
мы наслаждались лунным светом.
Я говорил откровенные слова,
восхищаясь её разумом и телом.
Гордость блеснула в её глазах,
на щеках румянец загорел огнём.
Мы ничего не нашли в своих умах,
кроме тщеславия покрытого тьмой.
Молча сидели, как каменная твердь
и понимали, не сказав ни слова,
наша любовь может здесь умереть
и никогда не возродится снова.
Разве крик выражает любовь,
смешной и маленькой