а спрашивать не собираюсь – опасно для жизни.
Зато свою легендарную ненависть к кратким изложениям Эбенезер не скрывает. Несколько раз ловил его на месте преступления – пытался вернуть все книги на склад или оставить для них как можно меньше места на полке.
– Добрый вечер, мистер Ч. Опять краткие изложения переставляете?
Эбенезер только хмыкнул:
– Самый страшный удар по литературе после телевидения. Проклятый Лоджи Бейрд.
Сзади кто-то робко пискнул:
– Но, сэр, как же Зворыкин?
Оборачиваюсь и вижу дреды Олдоса Швингхаммера. Олдосу лет двадцать с чем-то, исключен с философского факультета, тоже работает неполный день – по вечерам, иногда днем. Кожа у него белая, как у Дракулы, происходит он из славного рода известных швейцарских промышленников, но почему-то старается выдать себя за ямайского серфера – дреды, пестрые рубашки, сандалии с открытыми носами. Думает, что людей эксцентричных чаще считают гениями. А Олдос очень хочет, чтобы его считали гением. Намерен стать автором первого великого философского трактата XXI века.
– Чума на оба их дома, – перефразировав цитату из «Ромео и Джульетты», бормочет Эбенезер. – Иди-иди, нечего большевистскую идеологию разводить.
Но от Олдоса так просто не избавишься. Хватается за любую тему, в которой разбирается, – а ему кажется, что это все темы на свете. Вдобавок каждый разговор умудряется перевести на себя.
– Телевидение – главный предмет моей диссертации, – объявляет Олдос. Хотя самого при невыясненных обстоятельствах «попросили» из университета в середине первого года и до диссертации дело так и не дошло. – Считаю, что человек стремится к великим свершениям, когда осознает, что целых семь миллиардов людей даже не подозревают о его существовании. А телевидение и Интернет мою гипотезу только подтверждают. Я называю это аксиомой Швингхаммера.
Сократив отведенное под краткие содержания место практически вдвое, Эбенезер поднимается.
– Швингхаммер, ты балда. Аксиома – принцип, не требующий доказательств. А еще надеешься потрясти то немногое, что осталось от интеллектуальной элиты, своими бреднями, когда сам аксиомы с афоризмами путаешь.
Олдос улыбается – как ему самому кажется, снисходительно. Подобный фокус он проделывает часто. Этим Олдос хочет сказать: «Вы просто не в состоянии уяснить мою мысль». Но со стороны выражение лица выглядит бессмысленным. Не удивлюсь, если его когда-нибудь насмерть забьют дубинками во время крестьянского восстания в какой-нибудь слаборазвитой банановой республике.
– Уж вы-то, сэр, должны меня понять! – произносит Олдос. Потерпев очередную неудачу в стремлении шокировать всех своими интеллектуальными способностями, решил создать братство непонятых. – Вам ли не знать, как трудно донести до непросвещенной толпы свои идеи! Поэтому я здесь. Хочу понять обывателя, чтобы потом он понял меня.
Эбенезер тоже улыбается,