Он и сам сильно привязался к Еремею – отца помнил плохо, мужчины подходящего возраста в дому у теток не появлялись. Еремей был и единственной защитой, и образцом для подражания. Раньше Андрей как-то не задумывался о его семейном состоянии. А сейчас, познав одиночество слепого среди зрячих, он вдруг понял: Еремей-то ведь тоже один, детей не завел, потому как слово, данное покойному хозяину, крепко держал – нянчился с барчонком. И вся его жизнь связана с господином Соломиным так, что крепче не бывает.
– Ладно, едем! – смирился Андрей.
Фофане нечего было делать у Катеньки, и он остался, пообещав разобрать и подклеить разлетевшиеся книжные и журнальные листки, которые перепутались в сундуке.
Катенька жила в трех шагах от Невского, окна ее дома смотрели с одной стороны на Фонтанку, а с другой – на старый сад, где стояли развалины древних оранжерей. Сказывали, их строили еще при государе Петре Великом. Сад подступал близко к дому, и летом там был бы рай земной, кабы не свалка всякой дряни, устроенная столичными жителями поблизости. Возок остановился, заехав со стороны сада, и это было особой деликатностью Тимошки и Еремея: чтобы никто лишний не видел барина с черной повязкой на глазах.
Еремей вышел первым и протянул руку своему питомцу.
– Говорил же я! – сказал он, глядя на распахнутые окна. – Этого Селифашку отправить в деревню, на выселки! В черной избе жить! Пока худших бед не натворил! – он имел в виду истопника Селифана, великого мастера устраивать угар.
Видимо, с утра Катенька с домочадцами из-за неисправной печки угорела, потому что, невзирая на морозец, квартиру проветривали.
Андрей вышел, постоял, собираясь с духом, и велел дядьке вести себя к дверям.
Катенька нанимала хорошую квартиру во втором этаже. Получив наследство после мужа, она не пустилась в щегольство, а откладывала копеечку к копеечке, задумав открыть набойное заведение – делать и продавать недорогие холсты, миткали и ситцы с набивкой. Набойчатые ткани были в моде – ими и стены затягивали, и мебель обивали, не говоря уж о пологах и оконных занавесках. В дело было вложено немало денег, и оно уже начало приносить прибыль. Но от светских приятельниц Катенька это скрывала: занималась делами своей мануфактуры до обеда, а после желала быть дамой, аристократкой и прелестницей.
Умственным взором Андрей уже видел маленький Катенькин кабинет, в котором надлежало быть объяснению. Не в гостиной она приняла бы любимого, а в кабинетике, который сообщался со спальней.
– Ахти мне!.. – прозвенел вдруг нежный голосок.
– Устюшка! – признал выскочившую из дверей комнатную девку Тимошка.
– Да господи… – прошептала та, уставившись на Андрея.
– Беги, куда бежала! Кыш! – приказал Еремей.
Бежала-то Устюшка с ведром золы к помойной горе. Но тут уж стало не до ведра – прямо с ним девка заскочила обратно в дом. По лестнице она, видать, взлетела. Еремей поднял голову,