была баня, где колдун не только трижды намылился и ополоснулся, а затем час лежал в горячей бадье с травами, но и отдал нательное в стирку, получив взамен до утра чистую рубаху и порты. А затем он попал в долгожданный веселый дом, где после пережитого напился, как свинья.
– Ссссталбыть, пан-то ваш не Сссинекур, а Сссинекурва змейская, что невесту толстую ожидала, на заду своем чешуйчатом сидючи! И сделать она хотела с девицей то, шшто я со всеми вами этой ночью буду делать, во как! – вещал он заплетающимся языком, лежа головой на чьих-то голых коленях. – А паныч ваш молодой, сталбыть, синекурвин сын!
Бабы хором хихикали, прижимая пальцы к напудренным щекам. А довольный Богумил лежал, прикрыв глаза, и шарил вокруг себя обеими руками, оглаживая то справный девичий бок, обнятый тугим корсетом, то шелковистое бедро в кружевном чулке, а то и сиськи размером с дыню. Все, как он и хотел.
Расплата наутро была страшной. Головная боль раскалывала череп пополам, да так, что он едва выбрался из пропахшей пудрой и любовным потом постели. Пошатываясь и перешагивая через спящих на полу обнаженных девиц, он добрел до сумки с вещами, достал темный флакон с притертой пробкой, откупорил его и осушил до дна.
Сразу же стало легче. Богумил торопливо оделся, ополоснул лицо и руки в стоящем на табурете тазу с водой и розовым маслом, а затем оттуда же напился. Осталось зайти в мыльню за выстиранными вещами, забрать лошадь из конюшни при трактире и тронуться в путь.
Но провидение распорядилось иначе. Внизу, на мягких диванах в гостиной, его ждала Анна, держащая за шиворот Лешека. Молодому панычу волшебных зелий явно с утра никто не поднес, и выглядел он так, словно на нем всю ночь черти по окрестным полям ездили.
– Тебе чего? – буркнул недовольно колдун вместо приветствия. Жрица раздражала своей красотой и свежестью, словно спала в постели из лепестков роз, и не пила на ночь ничего, акромя эльфской гламарии. Не могут честные люди с раннего утра так выглядеть!
– Да вот думаю, сколько с тебя за выполнение твоей же работы запросить, – хмыкнула она и, дождавшись недоуменно поднятых бровей, пояснила. – Пока ты тут всю ночь проверял, у кого из местных распутниц норка туже да слаще, я следы твоего кровососа в усадьбе нашла.
– Где? – так и вскинулся Богумил, забыв про похмелье. – В подвалах? В опочивальне старика? Среди смердового подворья?
– Хуже, – и Анна кивнула на Лешека, судорожно сжимавшего мягкую узорчатую подушечку, коих в избытке валялось на дорогом мягком ковре. – Заголяйся, паныч.
– Не могу, – проблеял тот, краснея, а затем с обидой выпалил. – Зачем ему рассказала?! Я же к тебе за исцелением пришел, думал, поможешь! Вы же, жрицы, лечить умеете!
– Такое – не умеем, – пожала плечами Анна. – Заголяйся, говорю тебе. Что ж ты вчера не стеснялся, когда обещал меня за косу в опочивальню затащить?
Лешек обреченно шмыгнул длинным носом, но послушался – спустил штанину с одной ноги, а затем раздвинул бедра в стороны, стыдливо прикрывая пах.
Но