же это получилось, что ты оказалась здесь одна? – спросил Никита.
– А что тут особенного? Я устала, мне хотелось отдохнуть, ни с кем не общаться, вести растительный образ жизни.
– И вместо этого общаешься с нахалом, который обидел твою собаку и навязал тебе свое общество. Намек понял. Кстати, где Кузя?
– Бегает во дворе. А как это получилось, что ты не любишь собак?
– С чего ты взяла? – вскинулся было Никита, но тут же сник. – Ну хорошо, не люблю. Не то чтобы не люблю, а… не доверяю. У меня в детстве был случай. Родители мне внушали, что собака – друг человека и так далее. Вот я однажды взял и погладил соседского фокстерьера. А потом мне делали уколы в живот. На всякий случай. Когда тебе пять лет, это впечатляет.
– Родители тебя неверно сориентировали, – задумчиво покачала головой Нина. – К собакам… да не только к собакам, ко всем живым существам надо относиться с уважением, а не лезть с нежностями. Тем более к фокстерьеру. Фокстерьер – собака серьезная, охотничья. Может, его специально дрессировали, чтобы он не принимал ласки от чужих.
– Я усвоил урок и теперь всех собак уважаю. На почтительном расстоянии.
– Но Кузя не кусается. – Нина встала и начала собирать тарелки.
– Чур, посуду мою я, – встрепенулся Никита.
– Посуду вымою я, – покачала головой Нина. – Этот процесс я не доверяю никому. Давай выпьем кофе в гостиной.
Он все-таки отнял у нее поднос и прошел за ней в кухню. Нина впустила со двора своего пса и, поставив перед ним миску с собачьей едой, принялась мыть посуду. Кузя обнюхал Никите ноги, вильнул хвостом и уткнулся в миску.
– Ты иди, – сказала Нина, – располагайся. Я сейчас все принесу.
– Тут есть посудомоечная машина.
– Я их не приемлю как жанр. Все равно, прежде чем ее загружать, посуду надо вымыть. И вообще я с механизмами на «вы». Боюсь сделать что-нибудь не так.
С этим механизмом даже технарь Никита был на «вы». В Москве у него была домработница, которая тоже поначалу отнеслась к посудомоечной машине скептически, но он сумел ее убедить, рассказав, как в 1998 году, после дефолта, жена одного из его сослуживцев заявила, что скорее будет голодать, но не откажется покупать «таблетки» для посудомоечной машины. А у Нины и без машины все выходило так ловко и споро, что он подчинился.
Уходя в гостиную, Никита прихватил с подоконника загадочный эскиз, но не поставил его на полку, а начал рассматривать. Вошла Нина, опять с полным подносом. Она успела накинуть на плечи белую ажурную шаль.
– Ну скажи мне, кто это? – спросил Никита, пока она расставляла чашки на столике. – А то я теперь буду мучиться.
Она взглянула на него, и у Никиты – уже не в первый раз – возникло чувство, что, сам того не желая, он задевает какую-то болевую точку. Разговор с этой женщиной напоминал хождение по минному полю.
– Не стоит так мучиться. – Нина отняла у Никиты рамку и водрузила ее на прежнее место. – Это просто рабочий эскиз. Тут главное платье, а вовсе не женщина.
– Но для тебя этот эскиз чем-то важен, раз ты возишь его с собой.
– Да,