лась составлять список причин, лишавших ее надежды выйти замуж.
Многолюдному обществу она предпочитала хорошую книгу или долгую прогулку в одиночестве. Соседи единодушно находили эти привычки весьма странными для девушки. Прически и платья она портила с одинаковой быстротой. Кольцо светло-каштановых волос, заплетенных маменькой в косу и уложенных на макушке, теперь превратилось в неряшливый узел и болталось под левым ухом. Так ли подобает выглядеть молодой особе, желающей составить хорошую партию?
Но как бы предосудительна ни была склонность Джейн к чтению, пешим прогулкам и порче причесок, все это меркло в сравнении с другим ее грехом – писательством.
Писала она не письма и не стихи (хотя и то и другое выходило у нее превосходно), а романы. Сюжет зарождался в ее воображении во время бала или в лесу, после чего она нещадно дразнила это зерно, заставляя его прорасти. Она ходила сама не своя, не в силах думать ни о чем другом, пока книга не будет написана. Пока сестры не воссоединятся, злодеи не получат по заслугам, а влюбленные не поженятся. Наконец, обогатив мир мечты своим голосом, Джейн бросала перо и засыпала с опустошенной головой, а наутро просыпалась с новым замыслом, и беспокойный труд начинался сначала. Он был для нее необходим, как дыхание.
Литературные занятия ценились гораздо ниже, чем вышивание или рисование акварелью, однако позволяли хотя бы показать, что у девушки хороший почерк. По этой причине родные Джейн на первых порах мирились с ее увлечением. К тому же историйки, которые она придумывала, были занимательны и помогали скоротать время в воскресенье между возвращением из церкви и обедом. Однако шли годы, а Джейн все не выходила замуж, и постепенно сочинительство превратилось из безобидной странности в изъян, препятствующий верному течению женской жизни. Ведь леди книг не пишут.
Романов Джейн никто не печатал. Когда ей исполнилось девятнадцать, папенька, движимый отцовской гордостью, отправил одно из ее сочинений в Лондон издателю Томасу Кэделлу, предложив взять расходы на себя. Семейство радовалось, ожидая, что увидит свое имя на обложке книги, но через несколько недель Кэделл вместо ответа просто возвратил рукопись. Роман не заслуживал даже письменного отказа – так он оказался плох. К другим издателям Джордж Остен обращаться не стал, и Джейн спрятала свое сочинение у себя в комнате под половицами.
И все же, хоть талант ее никем не признавался, не писать она не могла. Существовали, конечно, и другие пишущие дамы, но все они считались исключениями из правила. Странными и даже нездоровыми. К примеру, Анна Радклиф, кумир Джейн, опубликовала пять романов, что было для нее позволительно, так как она не имела детей. Миссис Остен не желала своей дочери такого будущего и потому однажды (во вторник после обеда) пригрозила предавать огню все, что та ни напишет (если это будет не список покупок).
С тех пор Джейн скрывала свое увлечение. Гуляя по лесу, она кое-как записывала мысли на клочках бумаги, а потом, когда мать уходила на рынок, собирала все воедино.
Сегодня Джейн с рассвета бродила в рощах близ Бата. О своих шансах на замужество она задумалась не случайно: менее чем через час для знакомства с нею в дом должны были явиться мистер Чарльз Уизерс (молодой джентльмен) и его отец. Этих господ она никогда прежде не встречала, однако сознавала значимость их визита. Раньше ей казалось, что в джентльменах недостатка быть не может: не на этой неделе, так на следующей придет кто-нибудь новый. Но тогда ей было двадцать, а теперь – двадцать восемь, и за последние семь месяцев ни один мужчина ее не посетил. Она даже решила, что, вероятно, уже и не посетит.
А муж был ей нужен – по двум причинам. Во-первых, не обзавестись им значило остаться старой девой, а это, в свою очередь, значило погубить свою жизнь (о чем ежедневно напоминала ей мать). Сейчас Джейн носила почетный титул второй по возрасту незамужней девицы западнее Лондона, уступая пальму первенства собственной дорогой сестре Кассандре, которая до сих пор не сделалась матерью семейства лишь потому, что ее жених скончался. Джейн такого оправдания не имела. Чем старше она становилась, тем с большим сожалением смотрели на нее родные и друзья, а жалость – не то чувство, которое часто приводит мужчин к алтарю. Если она не выйдет замуж до тридцати, все пропало.
Вторая причина касалась финансов. Когда родители покинут этот мир, небольшое состояние отца унаследует Джеймс, старший сын. Джейн будет во всем зависеть от братьев: богатых, которым нет до нее дела, и бедных, которым она более дорога. Чтобы не жить у них на содержании, она сможет зарабатывать продажей цветов, стиркой или пиратством.
Существовала и третья причина, заставлявшая Джейн думать о замужестве. Это было праздное желание – такое нелепое, что она не решалась упомянуть о нем вслух.
Ей хотелось любви.
Однако она каждый день напоминала себе, что для женщины ее положения любовь – это роскошь, и каждый раз, когда подобные мысли лезли ей в голову (а они, надо сказать, были довольно назойливы), она гнала их прочь. Что толку думать о прихотях?
Перебравшись через живую изгородь из букса, Джейн снова приземлилась в грязь, которая на сей раз забрызгала ее выше пояса. К тому