если я тебя просто попрошу в пропасть сброситься, тоже послушаешься?
– Прикалываешься?
– Не, я серьёзно. Думаешь, это всё так просто спустят на тормозах? Щас СБУ всех, кто замешан, потихоньку на карандаш берёт. И ты тоже уже в списках.
– Откуда знаешь?
– Знаю, – многозначительно ответил Богдан. – Подумай хорошо. Не играй в эти игры. Я тебя предупредил.
Он грузно выпрямился во весь рост и удалился, небрежно махнув рукой на прощание. Его слова впервые с момента приезда заронили во мне зёрна страха. Как будто спала с глаз какая-то пелена, и стало вдруг кристально ясно, что происходит что-то очень серьёзное и опасное. До этого и увещевания матери, и насмешки сестры, которая по скайпу из Харькова очень настороженно высказывалась о витавшей в воздухе идее референдума, как-то проносились мимо моего сознания. А с отцом мы не разговаривали.
Шлёпая в летних босоножках на блокпост после закупок, я выбрал маршрут через центр. На площади бурлили человеческие массы. Женщины-активисты с российскими флагами внесли меня в списки тех, кто имеет право принять участие в референдуме о статусе области. Одновременно какой-то депутат выступал перед своими сторонниками, призывая не к референдуму, а к федерализации, децентрализации и приданию русскому языку статуса государственного – но в рамках существующих законов. Кто-то вышел с желто-синим флагом, но патруль ополченцев живо убедил непопулярного активиста прервать акцию.
По пути мне встретились бронетранспортёр, отжатый у заблокированной колонны военных, присланных Киевом на разборки, и похороны ополченца, погибшего в столкновении на блокпосту. Одни говорили, что где-то под Мариуполем, другие – под Краматорском, а некоторые шептались, что он погиб в криминальной разборке. Время было такое, что любая версия могла оказаться правильной.
Новошахтёрск наводнили самые разные слухи. Одни ждали с часу на час, что в город войдут «вежливые люди», и повторится сценарий с Крымом, другие опасались, что в город зайдут правительственные войска или добровольческие батальоны, которые активно формировались из крайне правых националистов и вооружались. Оба сценария выглядели равновероятными. Большинство горожан, которые и раньше не горели ярой поддержкой одной из сторон, сохраняли нейтралитет и сейчас, на всякий случай. Я отметил про себя, что в этом нет ничего нового – так было и в тысяча девятьсот семнадцатом, и в тысяча девятьсот девяносто первом. Историю двигали несколько сотен, максимум тысяч мотивированных и заряженных идеями активистов, а вовсе не массы, которыми любят оперировать бездарные историки.
– Подвезти?
Я прервал движение, стараясь рассмотреть знакомые черты между кепкой и балаклавой. Человек, который ко мне обратился, сидел за рулём «Нивы», которая остановилась у обочины. На пассажирском месте развалился ещё мужик, прикрывавший идентичность тёмным платком под глазами. Оба явно ополченцы, неопределённого возраста. Я никого из них не знал.
– Садись, – предложил водитель тоном, который не предполагал отказа. – Не ссы,