зовут Эльф.
Дверь тяжелая, но поддается легко. Она на моей стороне.
Ухожу. За своими шагами по лестнице не слышу, есть ли твои, есть ли еще чьи.
В моей комнате лишь светильник над кроватью. И сосед, который спит. В пятницу вечером Марку звонит отец, требует точный отчет об успехах, успеваемости и активности. Марк всегда волнуется. Марк боится отца. Потому и живет лицом вниз – в страницы. Все, что вокруг – бесполезно. Опасно. Наверное, Марка отец бил. Или бьет.
Я двигаюсь бесшумно, чтобы не разбудить. Мы взаимно не вмешиваемся. Я не даю советов и не поучаю. Он не обращает внимания на мои особенности. На все из них.
Когда сажусь на кровать и медленно снимаю обувь, думаю о том, что мне нельзя говорить с тобой на ночь. Перед сном.
Потому что сна попросту не будет.
4
Передо мной широкие оконные рамы, а за прозрачными стеклами – редкий поток снега. Просто заплутавшие хлопья откуда-то с севера, проездом, тормозят на заправке, на которой отсутствует бензин. Остается только выпить и заселиться в мотель.
Белое на белом – это красиво. Это зима. Я видел зимы. В шубах и с хрустом под ногами. А это – белое на грязно-сером – маленькая пародия. Малопривлекательная, но все равно занятная. Я изучал ее детали полтора часа сквозь не самые чистые окна и теперь знаю достаточно о натуре сегодняшнего дня.
У меня две свободных пары, потому я успел занять излюбленное место раньше наступления большой пробки.
С началом перемены в руках толстая тетрадь по грамматике испанского языка. Страница восемьдесят шесть. У меня привычка точить карандаш каждые десять минут, если он успевает затупиться, пока я выполняю задания.
Толпы – это звуки. Крики. Много и громко, а я слишком склонен прислушиваться, чтобы оставаться равнодушным.
Лучший из даров, помимо относительной свободы, это наушники. Сегодня звуки блокирует «Secrets» OneRepublic. Накрывает шорохи и скрипы вилок о тарелки и ножек стула по плитам.
Я послушал и понял: это тоже крик. Творцы кричат не так, как остальные. У них любой крик – это вопрос. О проблемах того, что они создают. Как других что-то не устраивает в этом. Как не устраивает даже самого творца. Свое или чужое.
О чем должно быть искусство, Чоннэ? Если оно ни о чем, так ли это плохо? А когда у людей есть что-то свое, – что-то, о чем они пекутся так, словно это что-то – на самом деле кто-то: живое, дышащее, родное, – так ли это хорошо?
Способность впасть в депрессию из-за непереносимости критики, отсутствия вдохновения или разочарования в собственном творении – страшно же? Очень. Это небольшой раздел депрессивного психоза. Но если на миг проявить равнодушие, можно же сказать, что этот вот психоз – такое же олицетворение милой глупости, какой пользуется твой друг Лиен, когда очень голоден.
Человек может пройти войну и выжить в тяжелейших условиях вопреки законам природы.
Я такое видел.
Но скажи писателю, что его труд – липа, и он вполне готов повеситься. Сжечь, впасть в крайности, закончить век. Я и такое видел во времена куда моложе этих.
Странно?