клетка удобная, то отчего ж не запереть.
Эх! Слишком сильно саданул палкой по кострищу! Треснула надвое, упала в огонь, взметнув сноп искр. Талла вздрогнула, но не повернулась, а вот хромая лошадь укоризненно фыркнула.
– Она же невинная девочка! – неубедительно, но горячо возразил служитель.
Верд повернулся к нему, уставился на переносицу колючим взглядом, который (Санни прекрасно это знал!) не мог выдержать никто.
– А я – твой друг!
– Бывший друг, – с горечью напомнил служитель.
– Но хороший бывший друг, – хмыкнул Верд.
Больше Санторий не говорил. Готовясь ко сну, охотник съязвил, что, кабы знал, как просто его заткнуть, давно бы это сделал. Но от шутки ароматная каша, съеденная на ужин, словно поднялась обратно к горлу и стала комлем. Потому, наверное, и не спалось. Хотя шастающие поблизости волки тоже не способствовали спокойному отдыху. Когда же Верд отлучился, так сказать, спугнуть из окрестностей лагеря хищников, застал у входа в шалашик надпись (сделанную, кстати, с ошибкой): «Шёл бы ты на хрен». Предполагаемый автор текста лежал спиной к костру и неубедительно изображал спящего. Верд хмыкнул и без малейших угрызений совести затоптал откровение слуги богов.
Вскоре подморозило сильнее, пришлось потянуться за одеялом. Оно почему-то оказалось ближе, чем помнил охотник. Прямо-таки само сунулось в руку, как соскучившийся пёс. Ещё и тёплое…
– Чего не спишь? – вслед за ним вылезла Талла.
– Вас стерегу.
– Думаешь, сбежим?
– Думаю, убьётесь сдуру.
– Это мы можем, – хихикнула девчонка, отвоёвывая край ткани и устраиваясь под ней, как птенец под крылом.
– А ты чего? – буркнул Верд, чтобы хоть как-то среагировать на странный жест.
– Стерегу тебя. Вдруг сбежишь.
Пустые разговоры. К чему? Охотник зло выдохнул. Лучше бы девка спала. А то сидит рядом, непонятно, чего хочет, жмётся к боку, не давая расслабить плечи.
И волосы эти, что снег на ветру! Колышутся, взмывают в воздух, повинуясь чьей-то неведомой воле, а не законам природы. Белые, как снежинки. Того и гляди растают от жара огня.
Льдинка. Хрупкая, тонкая… Не тронь – рассыплется в огрубевших пальцах.
А пламя плясало, облизывая рассохшееся дерево, сжирая всё, до чего могло добраться, шипело, боязливо отдёргивая языки от островков снега. Что станет, коснись оно ледяной статуэтки? Огонь потухнет, отступив перед красотой? Возможно. Но и красоты не станет. Лучше уж им держаться подальше, каждый в своём мире. Хрупким статуэткам место на полке. А лесному костру – в походе.
– Как живой, правда? – обожгло щёку охотника тёплое дыхание.
– Скажешь тоже… – Он подбросил пук хвороста, и огонь с рычанием накинулся на добычу. Точно как живой.
– Как добрый хозяин. Накормил, обогрел. А сейчас сказки сказывает.
– Ерунду-то не мели. Сказки… Тоже мне.
– А ты послушай!
Талла обхватила его тонкими ручками за шею, заставила