догадалась о тёмном прошлом нынешнего стража, и популярности ему это не прибавило.
Слуги и так старались держаться от него подальше, а лорд Демиар позаботился о том, чтобы весь замок его ещё и возненавидел. Кроме, разве что, хозяев, но здесь уже виновата наивность сердобольной маркизы, которую провёл вокруг пальца беглый преступник, подстроив спасение драгоценной дочери. «Но ничего, скоро пелена благодарности спадёт с глаз ослеплённой женщины, и та наконец увидит, кого приняла в дом. Тогда-то пощады ему ждать не придётся», ‒ подобные мантры срывались со злых уст слуг едва ли не при каждой встрече.
Несуществующие грехи бывшего заключённого расписывались рыцарем в таких изощрённых и немыслимых деталях, что он стал олицетворяться у слуг порождением кровавого духа ягуара. Некоторое внешнее сходство с этим зверем окончательно подпортило социальную жизнь, и Конрад был просто вынужден держаться ото всех в стороне или прятать светло-карие, почти жёлтые глаза. От греха подальше.
При любом удобном случае лорд Демиар не забывал оскорбить и унизить стража в присутствии слуг, получая от них всяческую поддержку, подвергнуть телесным наказаниям, пусть даже за то, чего он не совершал. Как сбежавший пожизненно заключённый может быть не виноватым во всех грехах? Неожиданные удары кулаком в живот, под дых или по лицу – так, чтобы не видели Аделит и Диона – и вовсе вошли у хозяина в привычку. Молчать, терпеть издевательства, выполнять все приказы. Больше ничего не оставалось, но ничего нового для Конрада в этом не было. Так он провёл всю свою прежнюю жизнь.
С Дионой ситуация оставалась неоднозначной. Она подрастала и менялась, была то капризна и вспыльчива, то игрива и жизнерадостна, то опечалена, сама не понимая отчего.
Первые годы она и её спаситель были почти друзьями, насколько возможна дружба между слугой, бывшим заключённым, и хозяйкой королевских кровей. Она частенько болтала при нём обо всём на свете, а Конрад ничего не имел против. Потом Дионе исполнилось пятнадцать лет, и по непонятной причине всё начало меняться, в первую очередь, она сама.
Месяц за месяцем, постепенно, но очень быстро Диона обратилась ярой противницей устоявшихся порядков. Всё ей стало не то – и этикет, и распорядок дня, и обыденные правила, платья, что ей шили, причёски, которые ей делали. Против всего бунтовала юная хозяйка при семье и слугах, срывала вместе с клоками волос многочисленные заколки, отталкивала посуду с нелюбимой отныне едой, дерзила кому ни попадя, хлопала дверьми, голодала, но назло всем не выходила из своей спальни.
Лорд Демиар плевать хотел на её выходки, а леди Аделит, быстро поняв, что столкнулась с типичным бунтарством трудного возраста, уже не пыталась обуздать дочь. Просто с холодным, возвышенным выражением игнорировала или сухо комментировала её поведение, чем пристыжала девушку и ещё больше раскаляла её гнев. Слуги взяли пример и делали вид, что ничего не замечают. И Диона с жаром высказывала свои недовольства единственному, кто её