свой полет к свету, и он почти уже там. Почти…
Запах – вот что заставило его оглянуться. Убойный запах… словно гору рыбы оставили гнить под палящим солнцем. Запах мертвого океана.
За ним шел не Дорси. За ним шло Чудище из Черной лагуны[110]. С длинной, в складках, мордой. Из черных разрезов, вертикальных ртов на щеках, капала зеленая жижа. На него смотрели белые желеподобные глаза. Перепончатые пальцы заканчивались когтями, острыми как бритва. В дыхании слышалось бульканье, как у ныряльщика с барахлящим редукционным клапаном. А когда чудище увидело, что Эдди смотрит на него, его зелено-черные губы растянулись в мертвенной улыбке, обнажив громадные клыки.
Чудище тащилось за ним, с него капала вода, и Эдди внезапно все понял. Оно собиралось утащить его в Канал, приволочь в сырую черноту подземного хода под Каналом и там сожрать.
Эдди еще прибавил шагу, яркий натриевый фонарь у ворот приближался. Он уже видел роящихся вокруг лампы насекомых и мотыльков. Мимо проехал грузовик, направляясь к шоссе 2, водитель как раз переключал передачу, и Эдди, перепуганный до смерти, вдруг подумал, что водитель, возможно, пьет кофе из бумажного стаканчика и слушает по радио песню Бадди Холли, не имея ни малейшего представления о том, что какие-то двести ярдов отделяют его от мальчика, который может умереть в ближайшие двадцать секунд.
Вонь. Удушающая вонь. Приближалась. Обволакивала.
Он споткнулся о парковую скамейку. Какие-то мальчишки в тот вечер, только пораньше, ненароком сдвинули ее, возможно, спеша домой, чтобы не нарушить комендантский час, и не обратили на это никакого внимания. Сиденье лишь на пару дюймов поднималось над травой, один оттенок зеленого среди другого – в лунном свете скамейка становилась практически невидимой. Край сиденья ударил по голеням, вызвал взрыв боли. Земля ушла у Эдди из-под ног, и он повалился в траву.
Оглянувшись, он увидел, что Чудище устремилось к нему, белые, словно яичные белки, глаза, блестели, с чешуи капала слизь цвета морских водорослей, жабры на раздувшейся шее и щеках открывались и закрывались.
– Аг, – вырвалось у Эдди. И никакого другого звука он, похоже, издать не мог. – Аг! Аг-аг. Аг!
Теперь он полз. Пальцы вдавливались в дерн. Язык выва лился.
За секунду до того, как провонявшие рыбой грубые руки Чудища сомкнулись у Эдди на шее, в голову пришла успокаивающая мысль: «Это сон, ну конечно же, это сон. Нет никакой настоящей твари. Нет никакой настоящей Черной лагуны, а даже если и была, то в Южной Америке, или в Эверглейдс[111], или где-то еще. Это всего лишь сон, и я проснусь в своей кровати, а может, в листьях под эстрадой, и я…»
А потом лягушачьи лапы сомкнулись у Эдди на шее, и его хриплые крики затихли. Когда Чудище поднимало его, когти, которыми оканчивались пальцы, оставили кровавые следы на шее. Эдди посмотрел в светящиеся белые глаза. Почувствовал, как перепонки между пальцами касаются