с большим комком жевательной резинки на конце. В свободное время Фредди (или Фрэнки) бродил по Дерри, заглядывая в водостоки и канализационные решетки. Иногда он видел деньги… по большей части центы, но случалось, десятицентовики и даже четвертаки (по какой-то причине, известной только ему, он называл их «причальными монстрами»). Заметив монету, Фрэнки-или-Фредди и «ВОЛШЕБНАЯ ЛИПУЧКА» брались за дело. Конец палки с комком жвачки всовывался в щель, и в самом скором времени монета оказывалась в кармане мальчика. Бен слышал разговоры о Фрэнки-или-Фредди и его липучке задолго до того, как мальчишка получил всеобщую известность, найдя тело Вероники Грогэн. «Он же жуткий грязнуля, – однажды, на игровой площадке, поведал ему Ричи Тозиер, худой, как щепка мальчишка. Он учился в том же пятом классе, что и Фредди-или-Фрэнки, и носил очки. Бен полагал, что без очков Тозиер видит никак не лучше мистера Мейгу[82]: увеличенные глаза Ричи плавали за толстыми линзами очков с выражением вечного изумления. Еще он мог «похвастаться» огромными передними зубами, за которые получил прозвище Бобер. – Весь день сует палку со жвачкой на конце во все дыры, а по вечерам отлепляет жвачку от палки и жует ее».
– Господи, это же ужасно! – воскликнул Бен.
– Ты пгаф, кголик, – ответил Тозиер и удалился.
Фрэнки-или-Фредди шуровал своей «ВОЛШЕБНОЙ ЛИПУЧКОЙ», которую просунул в щель канализационной решетки, по дну водостока, в полной уверенности, что нашел парик. Он рассчитывал вытащить его, высушить, а потом, возможно, подарить матери на день рождения или распорядиться им по-другому. После нескольких минут бесплодных усилий уже решил сдаться, когда из мутной воды на дне водостока вдруг выплыло лицо, лицо с прилипшими к белым щекам опавшими листьями и грязью в глазах.
Фредди-или-Фрэнки с криком побежал домой.
Вероника Грогэн училась в четвертом классе Церковной школы на Нейболт-стрит. Руководили школой люди, которых мать Бена называла «святошами». Девочку похоронили в ее десятый день рождения.
После этой трагедии как-то вечером Арлен Хэнском позвала сына в гостиную и села рядом с ним на диване. Взяла за руки, пристально всмотрелась в глаза. Бен не отводил взгляда, но чувствовал себя не в своей тарелке.
– Бен, ты дурак? – спросила она его.
– Нет, мама, – ответил Бен, ему еще больше стало не по себе. Он понятия не имел, что все это значит. И не мог вспомнить случая, чтобы его мама была такой серьезной.
– Нет, – эхом отозвалась она. – И я так думаю.
Она долго молчала, уже не глядя на Бена, а задумчиво уставясь в окно. Бен даже задался вопросом, уж не забыла ли она про него. Молодая женщина, всего тридцати двух лет, она воспитывала мальчика одна, и это давало о себе знать. Сорок часов в неделю она работала в прядильном цеху ткацкой фабрики в Ньюпорте, и после рабочих дней, когда в воздухе было особенно много прядильной пыли, иногда кашляла так долго и тяжело, что