стебелька.
– Ладно… Все равно надо выманить его из воды. Он уже весь продрог.
– Только осторожней.
Хакобо приближается к ребенку на пару шагов. Замечает как рука мальчика, скользнув вниз, захватывает небольшой булыжник… Еще шаг. Рука приподнимается, готовясь метнуть в него камень…
– Не бойся. Я тебя не трону… Все хорошо… – мягко заговаривает он, – Я хочу помочь.
Рука с камнем не опускается. Предплечье округляется крошечным холмиком напрягшейся мышцы.
– Ты в безопасности. Не нужно меня бояться, сынок…
До него вдруг доходит, что, называя мальчика «сынок», он даже не потрудился узнать его имя. А ведь, может, с этого и надо было начать? С этого простого, доверительного:
– Скажи, милый, как тебя зовут?
Мальчик молчит.
– Ты помнишь свое имя?
Мальчик молчит.
– Ты говоришь по-испански? Понимаешь меня?
Молчит.
Он выжидает. Никакой реакции.
– Ты можешь говорить?
Тишина.
– Нет?
Тишина.
– Кивни, если хотя бы понимаешь.
Ничего. Малыш не собирается ни говорить, ни как-либо еще отзываться. Даже наоборот, как ему показалось, еще плотнее поджимает синеватые губки.
Индеец растерянно поворачивается к своему другу, в поисках поддержки и совета.
– Ты на их языке хоть какие-нибудь слова знаешь? Может, попробуешь на нем спросить? – предлагает Тито.
– Язык гринго? Терпеть его не могу.
– Потерпишь. Если что-то знаешь, попробуй спросить на нем.
– А ты сам? Ты, ведь…
– Хок, ты вызвался заменить ему отца. Так, давай!
Индеец задумывается, тормоша память в поисках нужных звукосочетаний.
– Отс Ёр нэйм? 1– наконец выдавливает он.
И снова никакого ответа. Ни намека на понимание. Нет, постой… Ему показалось, или бледное личико малыша, действительно, чуть подернулось, словно в ухмылке? Впрочем, рано радоваться – причина подобной реакции скорее в кружащейся возле его ротика мошкаре, а вовсе не в этом уродливом нагромождении звуков. Но он все равно продолжает:
– Ай хэлп. Ноу харм. Ю сэйф.2
Молчит.
– Бой, кам хир. Ю сэйф.3
–…
– Айм йо френд…йо папа. Кам хир…4
Нет. Бесполезно.
– Он ничего не понимает, – разочарованно покачивает головой Хакобо, обращаясь к Тито, – Или, может быть, глухонемой.
– Не глухой точно. А вот немой ли он, или не понимает…А может, просто не желает говорить с тобой, – пожимает плечами.
– Что ты хочешь сказать? Думаешь, он… – внезапная мысль врывается в его сознание, вздымая вихри противоречивых, невнятных чувств. Страх, жалость, вина, боль, отчаяние, стыд, раскаяние – голосят, вопят, многозвучно громыхают внутри него, будто какофония бессвязных нот, выбиваемая из клавиш рояля пальцами безумца, – Думаешь,