время, их соберут на металлолом.
В Юхнове их роту построили. Перед построением солдаты привели себя в порядок, нацепили противогазы, которые обычно были свалены в кучу на одной из повозок идущего следом обоза, надраили сапоги. Щётка и банка с гуталином у немецкого солдата всегда в рюкзаке. Они-то, пожалуй, поважнее противогаза. Ведь иваны, как бы безнадёжно ни складывались их дела, ни разу ещё не применили отравляющие вещества. Гренадер роты обер-лейтенанта Вейсса предупредили, что приезжает генерал и будет вручать награды особо отличившимся в предыдущих боях и объявит отпуска тем, кто этого заслужил. И действительно, сам генерал Кнобельсдорф, командир их несокрушимой 19-й танковой дивизии, прикрепил к его, рядового Вальтера Клюга, мундиру, который он, к счастью, успел отчистить от пыли, копоти и чужой крови, Железный крестIIкласса. Теперь уже неважно, думал он, получит ли он за Москву ещё один крест. Это, конечно, было бы здорово – нацепить на грудь Железный крестI класса и в таком виде заявиться на порог своего родного дома! Но и без второго креста он был уже герой. Он был настоящий герой, и на его предложение там, на родине, на Мазурских озёрах, ответит радостным согласием, пожалуй, любая, даже самая красивая девушка, о которой до войны, до восточного похода, он мог только мечтать и тайно вздыхать. Теперь он имел Железный крест – высшую награду солдата вермахта! Такую награду в первом взводе имеют только двое: фельдфебель Гейнце и он, рядовой Вальтер Клюг. Правда, фельдфебель Гейнце, этот мужлан, с таким похотливым неистовством любивший русских женщин и заступавшийся за их мужей и братьев, пленных солдат и командиров РККА, получив свой Железный крест ещё месяц назад за смоленские бои, вдруг сказал: «Эх, ребята, я был бы счастлив вдвойне, если бы этот довольно необычный кусок дерьма обладал хотя бы следующим свойством: к примеру, котелок воды из русского колодца превращал в кружку русского самогона! Вот это была бы настоящая награда горячо любимой Родины!» – «Гейнце, ты же прекрасно знаешь, дерьмо не может превращаться в шнапс», – возразил кто-то старому солдафону. Многих во взводе коробили его неожиданные шутки, которые можно было принять за что угодно. Но старого вояку Гейнце, стрелявшего в славян ещё в годы Первой мировой войны, не так-то просто было смутить. Он подкрутил вверх тонкие кончики своих кайзеровских усов и сказал: «Почему же? Ведь это немецкое дерьмо! А значит, самое лучшее дерьмо в мире! Не так ли, Вальтер? И не это ли мы здесь, в стране варваров, демонстрируем по нескольку раз в день, засерая все окрестности?!» Он всегда задевал кого-нибудь, кто отличался рвением перед взводным командиром, особенно тех, кого он подозревал в нацистских настроениях. И всем своим поведением подчёркивал, что ему отвратительны наци. Он свободно делал то, что считалось нежелательным. К примеру, заходил в дома русских, чтобы напиться воды, наполнить свою фляжку и умыться. И жалел их, сокрушаясь по поводу того, как бедно те живут в своих тесных домах, вросших в землю. Да, русские были