шестьдесят седьмом пехотный офицер Эмиль Гольдман воевал уже не со страхом, он не знал, что это такое. Он воевал за память отца, за могилу матери, за свое право жить и быть похороненным в Израиле. А потом, уже став сотрудником разведки, просто воевал. Вся его жизнь и судьба были связаны с жизнью и судьбой его единственной Родины, а жизнь и судьба Израиля – постоянная война. Он – сын войны, сторожевой пес маленького клочка земли, прижатого к побережью Средиземного моря. А пес должен быть злобным. За эту злобность пса и кормят, и боятся.
Гольдман жестко усмехнулся, раздавив окурок прямо в ладони. В этот момент его лицо действительно вдруг приобрело сходство с мордой злобного волкодава.
– Выходим от шефа подышать свежим никотином?
Занятый своими мыслями, Гольдман не заметил, как к нему подошел Горовиц. Марк, как обычно, был настроен отпустить какую-нибудь шуточку, но выражение лица собеседника, он понял, не оставляло для этого никакой возможности. Тоже закурив, Горовиц выпустил из ноздрей облако пахнущего ментолом дыма и спросил, стараясь не глядеть Гольдману в глаза:
– Как ты думаешь, Гитлер применил бы ядерное оружие, если бы Германия успела его изготовить?
– Уж не хочешь ли ты сказать, что мы сейчас находимся в положении Гитлера?
Тон Гольдмана был настолько ледяным, что Горовиц, смешавшись, начал почти оправдываться:
– Нет, нет, что ты! Разумеется, этим арабам нужно пустить кровь, но…
– Но?…
Горовиц сделал глубокую затяжку. Ему всегда было не по себе рядом с Гольдманом, но сейчас как-то особенно. Он уже жалел о том, что подошел и начал этот неофициальный, а значит, в общем-то, необязательный разговор.
– Но. Согласись, Эмиль, иметь бомбу и применить ее – это, как говорится, две большие разницы.
Гольдман осклабился. Горовиц был лишь тремя годами младше него, и все-таки, часто казался почти мальчиком. Ладно. Пожалеем младенца. Кроме того, как ни крути, Марк действительно был неплохим разведчиком. Пора и за дело. И Гольдман сменил тон на сугубо деловой:
– Брось, чем забита твоя голова? В конце концов, мы получили определенное задание и обязаны его выполнять. Поэтому подумай лучше, как подобраться к русским игрушкам. Скажу по секрету, у меня есть определенные наметки. Тьфу, тьфу, не сглазить, – Эмиль постучал кулаком по деревянному подоконнику. – Мне кое-что шепнул приятель из Шабака.
– У тебя приятели даже в общей службе безопасности государства Израиль? – Горовиц, обрадованный тем, что коллега уже не смотрит на него так холодно, попытался еще больше разрядить обстановку неуклюжей шуткой. Но Гольдман не принял предложенной интонации:
– Разумеется. Как и у тебя и у всех нас.
– Да, извини, – Горовиц оставил все попытки свести разговор к непринужденному трепу. – Но что за дело? И почему ребятам из Шабака не заняться самим?
– Сами чувствуют, что не по зубам рыбешка… Но… Есть одна француженка-еврейка, эмигрантка из Союза. До выезда жила в Москве.