с еще одним важным изменением в понимании сущности времени, когда дойдем до Канта и Эйнштейна. Но пока что вам стоит воспринять это изменение в его калькуляции. Да…
Полина улыбнулась. Константин Евгеньевич был, конечно, субъект странный. Всклокоченные, почти черные волосы, карие глаза, блиставшие мыслью в духе «дайте мне повод, и я устрою шоу», темно-синяя рубашка на выпуск, рукава которой были закатаны до локтей, черные, зауженные брюки и белые полукеды, весьма стоптанного (но не чрезмерно) вида. Пижонский пиджак с пятью пуговицами был повешен на спинку его стула. Да еще эти постоянные выходы покурить. Постоянные. Ох уж.
Солнце блеском отражалось на преподавательском столе, на котором стоял компьютер. Но Константин Евгеньевич за ним никогда и не сидел. Он сидел за обращенной к аудитории партой, а точнее чаще всего он сидел на самой парте. «Хулиган» – подумала Полина. Ангелы снисходительны к хулиганам и демонам, так устроен божественный бестиарий.
Полина вновь бросила взгляд на Сергея. Луч солнца блеснув от отполированного стола, отразился в волосах Сергея. Словно символ чего-то большего, чем то, о чем можно было подумать в данный момент.
Скажем несколько слов и о внешности самой Полины. Каштановые, длинные (но не слишком) волосы обрамляли ее лицо с правильными чертами. Голубые глаза смотрели искательно. Полина была красива, но не той красотой, которая почему-то сразу заставляет мужчин сходить с ума. Она была умна и весьма эрудирована. Константин Евгеньевич неоднократно это отмечал. Но делал это как бы вскользь, словно Полина не заслуживала длительного внимания с его стороны. Ее красивые волосы были собраны обычно в хвост. Она не придавала значение своей миловидности. На ней была одета рубашка белого цвета с галстуком, повязанным на манер банта своеобразной формы и юбка. Полина обычно носила очки, совершенно ее не портившие.
Она посмотрела по сторонам.
Есть такие эпизоды, такие главы книг, которые словно грешники приговорены к тяжкому позору, оставаться нелепым функционалом – растянуть время между событиями, ввести в действие персонажа, значимость которого скажется намного позже. Подобные эпизоды страдают под грузом своей собственной вторичности, они обретаются в самых далеких и пыльных частях библиотек. Писатели, пишущие их, испытывают к ним презрение, читатели лениво перелистывают, в надежде поскорее перейти к чему-то более важному. Как горько становится за подобные главы, ведь вы, писатели тоже вкладывали в них какие-то силы, тратили минуты и часы своей жизни на написание их. А затем…с ненавистью смотрите на то, что получилось, но по какой-то причине не в силах исключить их из своей книги, так и оставляя в подвешенном состоянии. Будьте милостивы к ним, и возможно откроете в них то, что в них и не закладывалось. Тем более, что подчас, легкий намек отсвечивает из них прямо в будущее, которое еще нельзя и представить, но ведь оно обязательно будет. А ведь некоторые и к жизни своей…к самим себе…как