приняты дрянные, хотя и не предусмотренные законом выходки, и злой человек может позволять себе их безнаказанно. Совсем не то здесь. Речь идет не об угрозах, а о суровой действительности; мы видим не слова, а кровь, дуэль, почти убийство… И вдруг хотят, чтобы обвиняемый рискнул на все, без расчета и цели, без вероятности добиться чего-либо, кроме бесславия, навязал бы себе презрение собственной семьи, разрушил бы жизнь, малейшие надежды свои!
Или, быть может, им руководила исключительно страсть творить зло? Купаться в крови, не этого ли искал он? Вам рассказывали об исчадиях ада… Отлично, я согласен и допускаю, что время от времени подобные явления возможны. Господь отмечает их иногда своей рукой и вводит в нашу среду как ужасный пример, как явную угрозу человечеству.[4] Но их узнают заранее, и не бывает так, чтобы никому неведомые в течение, положим, тридцати лет, открывались они внезапно. Подобные люди уже родятся на свет заклейменными самим богом; в своем сердце носят они яд, пожиравший их. Еще детьми они отличаются в играх. Позже, когда дурные страсти растут с годами, мы видим, как эти злодеи радуются слезам, ими же вызванным, глумятся над воплями своих жертв, пляшут в потоках крови, ими пролитой! А! Что бы, наконец, ни предпринимали они, всегда есть улики, которых ни скрыть, ни подделать невозможно; на своем пути им ни разу не удается окончательно замести следы, видимые целому миру; когти сатаны сквозят под обликом человека!
Таков ла Ронсьер, по крайней мере, таким он был или его сделали. Какими злодействами не обременяют его совести. Удалось ли вам сосчитать его похождения и браки, им разрушенные; дев, обольщенных им; жен, умерших в отчаянии от измены. Найден ли итог мужей, коварно и беззаконно убитых им из-за угла? Вот чудовище! Вот дьявольское творение, без которого нельзя обойтись здесь… А если изложенное справедливо, то не требуйте у этого странного, вне законов природы стоящего, адского выходца отчета, зачем он учинил зло, – ради удовольствия вредить другим, не больше и не меньше!
В один прекрасный день остановился он на кровожадной мысли и в самомнении решил: я, конечно, рискую жизнью, возможно, что мне уже готовят эшафот, но это пустяки! Вот юная, чистая, свято воспитанная, прелестная в невинности своей девушка, она – радость отца и матери, светоч их жизни… Прекрасно, на нее-то я и направлю зловонное дыхание свое. Она счастлива, а я мученик, ее обожают, меня клеймят, наложу на нее руку и овладею… Я, разумеется, умру, но ведь и она со мной… О, я узнаю тебя, сатана; да, злой дух, я тебя вижу!..
Не таковы ли, в сущности, обвинения, которыми угодно вам наградить ла Ронсьера, делая из него героя преисподней? В ваших ловких руках это уже не человек, а демон!.. Узнаете ли вы его, господа?
Заблуждения его молодости – результат чересчур сурового воспитания – известны. Имея долги, он, правда, нетерпеливо выслушивал нравоучения отца. Но разве это приметы изверга, который не заслуживает ничего, кроме эшафота? Очевидно, нет. Ошибки, кредиторов и любовниц вы можете принять в расчет, но будьте же милосердны. Не отвращайте