этаж полуслепой, окошки маленькие; второй – полностью остеклен, создается ощущение, что крыша опирается только на оконные рамы. Прямо на входную дверь прибита вывеска – «Столовая №3». – Приветствую тебя, цех по производству вкусной и полезной еды! – ни с того ни с сего выпалил я, резко развернулся и кинулся в ближайшие кусты. Обед еще не скоро, как бы кто не заметил. Расположился на крышке теплотрассы. Тепло, уютно. Щеки ласкает желто-зеленая листва, звуки улицы приглушены. Кроны деревьев очень высокие, я наслаждался уединенностью на дне воздушного колодца. Чудеса не заставили себя долго ждать. Прежде всего меня заинтересовало любопытное небесное явление: сверкали голые пятки, струилась белоснежная туника; дева с греческим профилем окуналась в облака и тренькала на золотой лире, ласково посматривала вниз, искала, кому из земных существ сыграть мелодию вдохновения.
– О, дорогая муза, и ты тоже решила посетить прозаическую промзону, – пытался я обратить на себя внимание. – Давай вместе отдохнем, присаживайся на краешек теплотрассы.
Видение откликнулось, заглянуло ко мне в гости. Смутные фантазии овеществляются, оформляются. Стихотворная строчка упрямится, не идет четкой лесенкой, с первой рифмой обрывается и вдребезги… Пытаюсь заново, может, сейчас Володя Маяковский встретится с Артюром Рембо и появится нечто масштабное, сверхрадикальное. Вышли безобразные: «Солнце светит над столовой, цех идет попить воды фруктовой…» Небесное видение меня сегодня обмануло или обиделось – неправильно встретил: где романтическая обстановка, где лакированный стол, гусиное перо и свечи! Все-таки великую поэму сидя на корточках не напишешь.
На часах – без пяти, без трех, без одной. Обед.
Взвалив на спину сумку, выпорхнул из своего укрытия, с намерением «случайно» попасться на глаза Рафу и вызвать ухмылку одобрения: молодой человек старается, спешит трудиться. К моему глубокому разочарованию, на дорожке, ведущей в столовую, – никого. Неужели все настолько увлечены своими станками? С опаской заглянул в цех. Тишина исключительная, пещерная. Машины остановились, рабочие исчезли – кроме человека, чье фото висело на доске почета: «Лучший токарь августа – Александр Яковлев». Он сидел на тележке для перевозки тяжелых грузов, держал в левой руке банку с макаронами по-флотски, ловил вилкой спрессованные кусочки. Жевал просто, без всякого удовольствия, как порядочный человек. Вот так и надо – правильно жует! Убежден, есть ради одного наслаждения – способны только отморозки, итальянцы и французы. Наблюдая за тем, что творится в нашем мире, хочется с пафосом ругаться, примерно так: вы, гурманы, вы, любители изысканной кухни и столетних вин, вы – хуже нацистов, хуже живодеров. Пока существует голод – наслаждение гастрономическими чудесами надо приравнять к тяжкому преступлению. Позор вам, сожрите лучше друг друга, тогда в мире точно исчезнет голод!
Однако куда пропали остальные рабочие? Спросить Яковлева не осмеливался,