вторую и вылил себе на грудь.
– Сейчас бы кумыс пить или, на худой конец, дуг, – сказала она.
– Ничего! – Тайчу-Кури вытер ладонью потное лицо, улыбнулся. – Ничего, и вода хорошо.
Такой уж он и есть. Все ему ничего. Отшибли спину палками, вздулась подушкой, смотреть даже страшно, а когда она спрашивала его, больно ли, он отвечал почти так же, как сейчас. «Ничего. Когда били, было больно, а сейчас уже ничего».
– Ну, я пошел, мама.
– Посиди, сынок, отдохни. Жарко.
– Аучу опять будет ругаться.
– Пусть ругается. Из сил выбиваемся, на них работая, а они и покормить не хотят. Их сынки в твои годы только одно и знают – забавляться, носиться по степи без дела.
– Ну что ты, мама, меня с ними равняешь!
– Не равняю. А все же злость берет! Из-за них житья нет. Если бы не Таргутай, твой отец был бы жив, и мы бы не бедствовали.
Булган расстроилась, бросила овчину, вышла на улицу. К юрте приближались два всадника – Аучу-багатур и сын Таргутай-Кирилтуха Улдай. Между ними шел с кангой на шее высокий молоденький парень с очень знакомым лицом. Парень смотрел из-под широкого лба злыми серыми глазами. Рыжие жесткие волосы клочьями топорщились на голове. Неужели это сын Есугея?
– Принимай гостя, Булган! – Концом рукоятки плети Аучу подтолкнул в спину парня. – Где твой сын?
– Я здесь. – Тайчу-Кури вышел из юрты, почтительно поклонился Аучу и Улдаю.
– Этот парень будет жить с вами. Если он убежит, ты ответишь головой. Так же, как и ты с матерью, он будет выделывать овчины. Следи, чтобы не бездельничал. Он твой раб.
– Ты теперь большой господин! – осклабился Улдай, упитанный парень с толстыми, словно опухшими, верхними веками над маленькими веселыми глазами.
– Он должен выделывать столько же овчин, сколько и ты, – продолжал Аучу-багатур. – Не выделает – будет бит палками. Каждая невыделанная овчина – две палки. Понятно? А тебе, Тэмуджин, понятно?
– Я не буду выделывать овчины, – глухо сказал Тэмуджин. – Я не раб! Я сын высокородного родителя!
Улдай засмеялся.
– Мы тебе будем давать на выделку овчины не простых, а высокородных овец!
– Дурак! – сказал Тэмуджин.
– Но-но, умный нашелся! Посмотрю, каким ты станешь через несколько дней.
Они уехали. Тэмуджин сел на землю, привалился спиной к стене юрты, закрыл глаза. Под ресницами лежали темные тени, сухая кожа туго обтягивала скулы. Булган принесла воды, присела перед ним.
– Выпей, сынок.
Тэмуджин отодвинул руку с чашкой.
– Не хочу. Дай что-нибудь поесть.
Булган растерянно посмотрела на сына – в юрте не было ни крошки съестного. Только вечером она сможет получить у баурчи Таргутай-Кирилтуха немного молока и хурута. Тайчу-Кури в ответ на ее взгляд виновато потупился.
– Может быть, я схожу к соседям?
– Иди, сынок, к Сорган-Шира.
Сорган-Шира делал для Таргутай-Кирилтуха