сближают общие интересы, то и здесь Войнову Глебу не повезло. У него не имелось ярко выраженных пристрастий. Еще в детстве он не видел себя там, где остальные дети: они мечтали стать пожарными, врачами, космонавтами или другими важными персонами. Войнов Глеб никогда не знал, кем хочет стать. Даже сейчас не знает, когда ему исполнилось семнадцать.
На лестничной площадке двое сотрудников в специализированной черной одежде, видимо, тюремщики, месили кого-то дубинками. Комок на полу охал и извивался, как будто ему в одно время было и больно, и задорно. Войнову Глебу никогда не приходилось видеть, чтобы человек умел так искусно обороняться. Обычно, упавший в драке считается обреченным – максимум, на что способен, это выставить блок и терпеть, надеяться на лучшее. Но этот случай был исключительным. Наглость защищающегося удивляла: парень хватал дубинки, со свистом опускающиеся вниз, не боялся, вязал руки и брыкался. Крутился он настолько проворно, что каким-то образом успевал следить за разными направлениями чужих атак. Смутно чувствовалось, будто он вот-вот вывернется и уже сам побьет обидчиков, несмотря, что был вдвое меньше фигур, одетых в черное.
Все произошло в момент. Раздался шлепок, за ним – вопль. По эмоциям, возникшим на лице тюремщика, стало ясно, что кроме этого нездорового любования чужим страданием иных удовольствий у него не имеется. Тюремщик занес дубинку, чтобы ударить еще, но звук приближающихся шагов на лестнице его отвлек. На Глеба и своего усатого коллегу он вроде бы посмотрел, но как будто не заметил, и вновь повернулся к своей жертве. Все приготовились к очередному крику. И крик прозвучал. Но ожидать, что заорет сам тюремщик, никто не мог. Глаза его выпучились, резиновое оружие застыло в воздухе, руки с удивительной быстротой потянулись к животу. Обнаружив чужую стопу, упершуюся в пах до упора, тюремщик хотел было что-то сказать, но ничего не смог, кроме писка, и повалился вперед, как подстреленный. Если бы парень не успел перекатиться, грузная черная фигура придавила бы его, а так лишь зажала ноги.
Но дубинки было две. В момент, когда парень перемещался, то пропустил удар. Оружие с глухим стуком опустилось по макушке, после чего реакция защищающегося значительно замедлилась. Парень потерял азарт своих движений, а потом стало еще хуже: он пропускал удары и почти что не реагировал на них. Ужасно смотреть, как человеку бьют по голове чем-то тяжелым, а он даже не спешит загородиться руками, и если поднимет их, то спустя три-четыре секунды и с таким выражением на лице, будто ему не до этого, будто он сконцентрирован на чем-то другом.
Глеб был в метре от избиваемого, когда совсем юное лицо, с мягкими формами, но изуродованное злостью и кровавыми подтеками, вылезло из-под кулаков. Парню было не больше пятнадцати лет. Голова рухнула на плитку, а глаза неестественным образом закатились наверх. Но тюремщик как будто этого не замечал, он продолжал махать дубинкой. Криков больше не происходило, лишь удары порождали чавканье.
Внутри мутило, и