стоит уже у другого столика. «Хотя я его и спрашиваю, – говорит он, – вовсе не его это дело, кто я такой». – «Позвольте, раз вы его спрашиваете, то и он может вас спросить. А не то вам нечего и спрашивать». – «Да с какой же стати я буду говорить ему, какие у меня дела?» – «В таком случае ему нечего говорить вам, был ли тут такой человек».
Молодой человек идет к двери, оборачивается: «Если уж вы такой хитрый, то и оставайтесь таким». Распахивает дверь, исчезает.
Те двое за столиком: «Ты его знаешь? Дело в том, что я его не знаю». – «Его никогда здесь не бывало. Черт его знает, что ему нужно». – «Он, по-видимому, баварец». – «Он? Нет, он с Рейна. Из Рейнской области».
А Франц весело скалит зубы, улыбается иззябшему, жалкому Людерсу: «Эх ты, не можешь догадаться. Ну, спроси же, есть ли у меня деньги». – «А что, есть?»
Сжатая в кулак рука Франца уж на столе. Он слегка приоткрывает кулак и гордо ухмыляется: «Ну-ка, сколько тут?» Людерс, этот жалкий человечек, весь подавшись вперед, посасывает дуплистый зуб: «Две десятки? Черт!» Франц бросает бумажки на столик. «Что, здорово? Это мы, брат, сварганили в пятнадцать – двадцать минут. Не дольше, пари?» – «Послушай, ты уж не». – «Да нет же, нет, с чего ты взял? Нет, под столом да с заднего хода у нас дела не делаются. Всё – на честность, Отто, начистоту, по-хорошему, понимаешь».
Тут они начинают шептаться, Отто Людерс придвигается к Францу вплотную. Оказывается, Франц позвонил к какой-то особе – шнурки для ботинок не понадобятся ли, для себя, для супруга, для деток? Она посмотрела шнурки, потом на него посмотрела, поговорили в коридоре, она вдова, еще хорошо сохранившаяся, он ее спросил, нельзя ли чашечку кофе, потому что нынче такая стужа на дворе. Выпили кофе, вместе. – Ну а потом – еще кой-что было. Франц дует себе в кулак, смеется в нос, почесывает щеку, подталкивает Отто коленом: «Я у нее даже весь мой хлам оставил. А она разве что заметила?» – «Кто?» – «Как – кто? Толстуха, конечно, потому что при мне никакого товара не было». – «А пускай замечает, продал все, и дело с концом, где же это было?»
Франц свистит: «Туда, – говорит, – я еще раз схожу, да только не так скоро. Это на Эльзассерштрассе, вдова она. Понимаешь, братец, двадцать марок, это ж хорошее дело». Они едят и выпивают до трех часов, Отто получает пятерку, но не становится от этого веселее.
Кто это крадется на следующее утро со шнурками для ботинок недалеко от Розентальских ворот? Отто Людерс. Он ждет на углу у Фабиша, пока не видит, что Франц удаляется по Брунненштрассе. Тогда он – шмыг вниз по Эльзассерштрассе. А вот и тот самый номер дома. Может быть, Франц уж там, у нее? И как это люди могут так спокойно ходить по улице? Надо будет постоять немного в подъезде. Если появится Франц, надо будет сказать, да что же такое сказать? Как сердце-то бьется. Еще бы, раздражают человека целый день, заработка нет, врач не находит никакой болезни, а наверняка что-нибудь есть. А эти отрепья – хоть помирай, все та же старая одежонка, с военной службы. Ну, теперь наверх.
Он звонит: «Не нужно ли, мадам, шнурков для ботинок? Да нет,