держался вблизи полковника и считал «орлов» над громадной колонной. Пока ему удалось насчитать пятнадцать. Шум стоял – трещали, как сухие колючки, мушкеты, громыхали пушки, им вторило эхо. Дым стелился над туманом, успевшим подняться почти до вершины хребта. Время от времени клубящиеся белые громадины вздрагивали, когда их пронзало французское или британское ядро. Склон устилали тела в голубых мундирах. Какой-то бедолага полз вниз, волоча разбитую ногу. Возле одного из убитых, не желая покидать хозяина, вертелась с надсадным лаем собачонка. Французский офицер сидел на земле, закрыв руками окровавленное лицо. Наконец на фоне глухого уханья орудий отчетливо прозвучал треск винтовок, и Шарп понял – его рота вступила в бой. Смотреть туда он не хотел, но и не смотреть не мог. Рота дралась хорошо. Застав вольтижеров врасплох, стрелки уже свалили двух офицеров, и теперь за дело взялись мушкеты.
Слингсби, придерживая ножны, чтобы не бились о камни, расхаживал за строем, бросая команды, и Шарп снова испытал приступ ненависти к этому человеку. Ублюдок нацелился на его место, и все потому, что стал полковничьим шурином. Ненависть поднималась в нем, как желчь, и, слыша ее шепот, Шарп снял с плеча винтовку и взвел курок. Приклад уперся в плечо. Лошадь переступила с ноги на ногу, и Шарп рыкнул на нее.
Он прицелился Слингсби в спину. В низ спины. Туда, где поблескивали две начищенные медные пуговицы. Сейчас он выстрелит. И никто ничего не узнает. Сто шагов – для винтовки убойное расстояние. Шарп представил, как пуля ударит в спину, как дернется Слингсби, как свалится на землю вместе со своей драгоценной саблей, как задрожит тело, пытаясь сохранить ускользающую жизнь. Мерзкий слизняк. Ублюдок. Палец лег на спусковой крючок. На него никто не смотрел, все наблюдали за уходящей в сторону колонной, а если кто и смотрел, то видел лишь офицера, целящегося в вольтижера. Шарпу и раньше доводилось убивать, и Слингсби не будет последним. Его вдруг передернуло от ненависти, и палец сам собой рванул спусковой крючок. Отдача ударила в плечо, лошадь дернулась…
Пролетев над четвертой ротой, пуля на дюйм разминулась с левой рукой Слингсби, срикошетила от камня и угодила под самый подбородок какому-то вольтижеру. Француз каким-то образом оказался рядом с лейтенантом, и пуля Шарпа, выбив из него фонтанчик крови, бросила тело на землю.
– Боже мой, Ричард! Прекрасный выстрел! – Майор Лерой покачал головой. – Лягушатник едва не подстрелил Слингсби. Я за ним наблюдал, но на такое не решился бы.
– Я тоже… наблюдал, сэр, – соврал Шарп.
– Никогда ничего подобного не видел! Да еще с лошади! Вы видели, полковник?
– Что такое, Лерой?
– Шарп только что спас жизнь Слингсби. Снял француза одним выстрелом! Черт!
Шарп повесил винтовку на плечо, даже не потрудившись перезарядить. Ему вдруг стало стыдно. Пусть лейтенант выскочка, пусть наглец, но ведь он не сделал ему ничего плохого. Не Слингсби виноват, что его смех, присутствие и сама наружность