укусила себя за палец. Она клятвенно обещала евнуху, что будет сидеть в углу тихо, ничем себя не выказывая, чтоб не заметили. Она так и собиралась сделать. Все, что хотела – посмотреть, как устраивают праздник для султана. Но не было сил смотреть на этих разряженных кривляк. И почему это говорят, что все мужчины готовы чуть ли не душу дьяволу отдать, лишь бы только взглянуть на гурий из гарема султана? Было бы на что смотреть!
Сердце прямо рвалось из груди, и Настенька не удержалась.
Все ахнули, когда в круг танцующих девушек вдруг влетела тощая девчонка, вынырнувшая из угла комнаты. На ней была простая одежда служанки, а ярко-рыжие волосы спадали двумя толстыми жгутами на хрупкую, еще не до конца оформившуюся грудь. Селим-ага дернул серьгу в ухе, с удивлением увидел на пальцах кровь – от неожиданности и испуга он разорвал мочку и даже не почувствовал боли. Взвизгнув, умолкли флейты, и прелестные наложницы неловко замерли, растерянно заоглядывались. А девчонка ни на кого и не глянула. Ткнула пальцем в сторону султана, проговорила медленно, путаясь в турецких словах:
– Султан Сулейман! Слушай! Тебе песня!
Дарюсааде агасы вырвал серьгу, зажал пальцами кровоточащее ухо. Он отчетливо увидел свою голову, катящуюся из-под топора, разбрызгивающую капли крови на белый песок дорожки султанского сада. Нахальная девчонка посмела смотреть в лицо великому султану! Она обратилась к нему по имени! Вопиющее нарушение традиций, за которое наверняка спросят, и спросят жестоко. Ведь сила Османской империи – в традициях, в них и ее величие. Да лучше бы прямо здесь разверзлась пропасть и выглянули оттуда жуткие дэвы, пусть бы утащили его, несчастного, подальше от падишаха. Участь нарушившего традиции страшнее, чем если бы он попал на гору Каф, в самое логово дэвов!
И почему эта дрянь говорит неправильно? Евнух точно знал, что девчонка очень даже хорошо владеет языком, даже стихи пишет. Не зря же он сам наказывал дополнительными уроками. А теперь заговорила так, будто чуть не вчера во дворец приехала да прямиком из родной Роксолании! Маазаллах! Пусть Аллах защитит, потому что жизнь сейчас повисла на паутинке, которая вот-вот оборвется.
А девчонка, приподнявшись на носочки, уже тянула звонким, ясным голоском:
– Ой хмелю, мий хмелю,
Хмелю зэлэненький,
Дэ ж ты, хмэлю, зиму зимував,
Шой не розвивався?
Зимував я зиму,
Зимував я другу,
Зимував я в лузи на калыни,
Тай не розвивався…
Ой сыну ж мий сыну,
Сыну молодэнький.
Дэ ж ты, сыну, ничку ночував,
Шой не роззувався?
Султан замер. Сердце его вдруг пропустило удар. Голос, отзванивающий серебряными колокольчиками, тревожил душу. Рыжие локоны показались ему солнечными лучами, бьющими прямо в глаза, ослепляющими и обжигающими. Сулейман встряхнул головой. Что за наваждение? Он, видевший с детства рождения и смерти, бывавший на полях