>
«Проталинки, проталинки…»
Проталинки, проталинки
Прогнулись под ногой.
Промокли мои валенки,
И я лечу домой.
И всё село разбужено
Нахальным пеньем птиц.
Посверкивают лужицы,
Как только глянешь вниз,
А ввысь – там ослепительно
Сияет синева,
И в горле упоительно
Рождаются слова —
Про валенки, проталинки,
Про мокрый санный след,
Про то, что я не маленькая —
Скоро восемь лет!
Теория относительности
В час отлива обнажились камни,
Где-то в небе чёрный остров плыл.
Нежными неловкими руками
Ты меня на лодку посадил
И сказал: «Эйнштейн… его теория,
В общем-то, понятна и проста».
И кружились тихо звезды в море,
И плыла над миром красота.
Прерывался голос твой, дрожала
У моей руки твоя ладонь,
И звезда уснувшая лежала —
В чёрный камень вплавленный огонь.
…Всё ушло. Вернулось к лодке море.
На морское дно звезда легла.
Нет тебя. Простую ту теорию,
Знаешь, я тогда не поняла.
«Шестнадцать лет…»
Станиславу Офицерову
Шестнадцать лет
ей в середине марта,
и окончанье школы – впереди.
И, оттолкнувшись
вот от этой парты,
она готова смело в жизнь идти.
Но мир споткнулся
и качнулся где-то,
канатоходцем вдруг над бездною повис.
Шеста движенье
обернётся смертью.
А может, ещё будет – долго! – жизнь?
И мир сейчас
зависит от курсанта —
мальчишки, устремлённого вперёд.
(Конец шестидесятых,
дело в марте).
От снайпера скрываясь, он ползёт —
нет! – он бежит,
иначе быть убитым,
и всё вокруг тогда обречено.
Но предки-воины сейчас —
его защита.
Их гены, опыт – всё ведёт его
связь проложить,
соединить с Москвою,
чтоб получить спасительный приказ.
Рискуя жизнью,
головой, собою,
её тогда он защитил и спас.
Она узнала обо всём
случайно,
Даманский вспомнив, давнюю весну,
события,
окутанные тайной,
свой страх увидеть и узнать войну.
Как же давно всё это было —
в марте,
в далёкий шестьдесят девятый год, —
со мною – школьницей,
сидевшею за партой,
с тобой – курсантом, получившим взвод.
«Панихиду служат…»
Панихиду служат.
Служат панихиду.
Ножевою раной – колокольный звон.
Что сильнее – горечь,
злость
или обида?
А ответ единственный – стон.
Служат панихиду.
Панихиду служат.
Боль сведённых линий, судороги плеч,
И зрачков раздавленных стекленеют лужи,
И стекает каплями раненая речь.
Панихиду служат.
Стон кружит и тает,
Застывает иглами в крови.
И никто не видит,
и никто не знает —
Панихида по моей любви.
«Писала в юности стихи…»
Писала в юности стихи
И нагрешила в них немало,
Хоть долго не подозревала,
Что слово значило – «грехи».
Стихи писала о любви,
О страсти, о тоске, измене.
И сердце плавилось в томленье,
А с ним – пятнадцать лет мои.
Я так ждала любви большой,
Так изнывала в этой жажде,
Что ошибалась не однажды
В любви – и телом, и душой.
И вот,