твари, хотите войны, будет вам война. Пусть нет Копья, но есть руки. И ноги. И локти. И лоб – с кровоточащей шишкой на месте удара в Аджна-чакру, чакру древних знаний. Сергей Скворцов вспомнил, кем он был на самом деле.
Кулаком – в печень!
Лбом – в подбородок!
Локтем – в висок!
Коленом в пах.
В солнечное сплетение!
Под сердце! В кадык! В ключицу!
Священное безумие Первосвященника, слившись с яростью людоеда Гуськова, придало каратисту Чану убийственную мощь. Рвала зубами врагов Шалава, Егерь впрыскивал анестезию в размозженные костяшки кулаков, в ушибленные локти и ступни, Сергей почти не чувствовал боли. Ярость, древняя библейская ярость обуяла его!
Я – Финеес, длань Господня!
Ки-и-и-йьяа-а-а!!!
Силы противников прибывали, но это только распаляло «божьего воителя». В него брызнули слезоточивым газом. Послышалась команда всем пассажирам закрыться в купе. Появились милиционеры с дубинками. Сергей-Чан-Финеес шагал по телам, ощущая под ногами их жалкие содрогания. Довольно! Хватит! Унижали, преследовали, оплевывали, избивали, делали неправедное! Пришла Судная Ночь! Каждый получит по делам своим.
Кья-а-а-а-а-а-а-а!!!
Перепуганные пассажиры, запершись в купе, слушали звериные вопли. В руках у «бесчинствующего молодчика» оказались милицейские дубинки. С их помощью он проложил себе дорогу через забитый представителями власти вагон. Сзади стонали и ворочались изломанные люди в форме.
«Он пасет их жезлом железным».
На перроне Сергей глубоко вдохнул свежий ночной воздух.
К вагону бежали вызванные по рации подкрепления. Пропеллерообразно прокручивая в ладонях тяжелые палки, «Чан» пошел навстречу первому наряду.
Если вы видели киношные сражения, забудьте! В реальном бою не было кульбитов, сальто-мортале, обменов ударов. Тычок, блок, удар! Ломались надкостницы, лопались ключицы, трескались челюсти. Единожды ударенные более не вставали, им предстояло лечиться долгие месяцы в гипсе, шинах Илизарова и проволочных намордниках.
«Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя».
Хрипели рации милиции, таможни и пограничной службы.
Подтягивались подкрепления.
Был шанс ускользнуть в темноте и возникшей неразберихе. Но привокзальная площадь осветилась фарами. На перрон въехали два милицейских бобика.
Сергей на бегу через ворот куртки засунул себе за спину ментовские палки, зацепил их выступающими ручками за воротник. Из бобиков выскочили милиционеры, фонарями осветили застывших вдоль вагонов редких пассажиров, багажную телегу, перепуганного носильщика.
– Белгород-один! Я Припять. Прием. Приметы? В чем? В белом? Видим! Стоять! Руки вверх!
Слепя фонарями, подошли «мусора».
Сергей сощурился, бледный, в мазках изжелта-зеленых синяков.
– Я не при делах, начальник, покурить вышел…
– Документы.
– В купе мои документы…
– Откуда кровь на одежде? Стоять! Лицом к вагону! Белгород-один,