был помогать брать воду из колодца и колоть дрова.
Следующее из того, что мне довелось делать впервые – это посещение церкви. Протурновы время от времени ходили в православный храм и каждый раз брали меня с собой. Мне там очень нравилось. В детском доме не было разговоров о религии или посещения церкви. Ирина Гавриловна была убежденной атеисткой, как и большинство других работников. Милана Николаевна была православной, но никогда не рассказывала детям о Боге.
Протурновы покрестили меня, чем я очень гордился. Ритуал, смысла которого я до конца не осознавал, многое для меня значил. И хотя впечатления от посещения церкви в целом были положительными, я совершенно не понимал ни кто такой Бог, ни смысла взаимоотношений с Ним.
В новой семье я узнал, как делать покупки. В то время молоко покупали в молочном магазине, хлеб в булочной, а фрукты и овощи – на рынке. В 1988 году были большие проблемы с продуктами, поэтому они покупались по карточкам. Иногда люди стояли в очереди по 7-8 часов, чтобы купить 2 булки хлеба на неделю. Я отчетливо помню это многочасовое стояние в очередях. Часто хлеб заканчивался, и те, кто не успел его купить, отправлялись домой с пустыми руками. В те времена людям жилось очень трудно, но дети в детском доме не сталкивались с подобным, и все это было для меня откровением.
Самым трудным было привыкнуть к школе – гораздо труднее, чем все перечисленное выше. Во-первых, я пошел в школу в середине учебного года. Во-вторых, Протурновы совершили большую ошибку, сообщив, что взяли меня из детского дома. Усыновление в то время было чем-то странным и непонятным, поэтому я стал объектом безжалостных насмешек со стороны моих одноклассников. Их было около 40. Наша учительница была злобная неприятная женщина, которой было далеко за 70. Она уже плохо видела и слышала. Я кое-как сумел обзавестись несколькими друзьями, но меня пересадили на заднюю парту за разговоры в классе.
Мы занимались по учебникам, но на уроках большую часть времени слушали учителя. Все наши достижения и поведение оценивались, и оценки проставлялись в дневнике, который мы сдавали учителю раз в неделю.
С самого начала учительница ставила мне плохие отметки. Сколько бы я ни старался, как бы тихо себя ни вел, каждый раз получал низкую оценку. Разумеется, я не мог претендовать на звание лучшего ученика, но, думаю, причина нелюбви учительницы крылась в том, что я был ребенком из детского дома, да еще и разговаривал на уроках. Она никак не старалась помочь мне в учебе, и было совершенно ясно, что в ее намерения не входило перевести меня в следующий класс.
В конце первой недели я принес домой дневник с плохими оценками, показал его своей матери и ожидал, что она мне как-то поможет. Она не выразила ни интереса, ни сочувствия, а просто сказала, что мне нужно будет поговорить с отцом, когда он вернется домой.
Мой отец работал на телефонной станции. Вскоре я стал замечать запах алкоголя, исходивший от него. К сожалению, тот вечер не был исключением. Я взял