было тайной? Что, если я хочу другую жизнь? Эти вопросы постоянно вплетались в описание наших с матерью будней. Я рассказывала о холодности Анук, нарочно утрируя ее причуды. Я описывала себя купавшимся в роскоши, но заброшенным ребенком. Я боялась наскучить ему историями про мать. Я так ему и написала, добавив, что осознаю, насколько я моложе его. “Когда я читаю ваши письма, наша разница в возрасте стирается, – ответил Давид. – Говорят, мудрость приходит с опытом, а уж его-то у вас достаточно”.
Однажды поздно вечером, когда я давно уже должна была спать, мы обменялись несколькими очень короткими письмами.
“Вы знаете, кто мой отец, – написала я, осмелев от того, что между нами завязалась дружба – или нечто похожее на дружбу. Откровенность давалась мне легче, когда я могла спрятаться по другую сторону экрана. – Что вы будете делать с этой информацией?”
“Вы хотите, чтобы я что-то с ней сделал? – спросил он. – Я не буду разглашать конфиденциальные сведения. Даю вам слово”.
“А если я хочу, чтобы вы кое-что сделали?”
Он ответил через двадцать минут.
“О чем вы?”
“Может ли кто-нибудь еще обо всем узнать?”
“Вполне. Когда ведешь публичную жизнь, такая опасность есть всегда, и нужно быть осторожным”.
“Для этого потребуется доказательство – какой-нибудь факт, фотография”.
“Вы говорили об этом с матерью?”
Я не ответила. Меня разозлило, что наш разговор опять вращается вокруг Анук. Я не хотела, чтобы решение принимала она. Я сходила в душ и приготовила одежду на завтра. Близилась полночь, а мне надо было вставать в шесть, но я еще раз заглянула в почту, перед тем как лечь. Он прислал длинное письмо.
“На вашем месте я бы тоже думал об этом, – писал он, – но сомневаюсь, что мне хватило бы смелости рассказать обо всем… Если вы решитесь заговорить о своей семье – я имею в виду, не в рамках частной беседы, – вам придется свыкнуться с тем, что ваша жизнь радикально изменится. Если вы согласны на это пойти, я вам помогу”.
Я поблагодарила его и спросила, не повредит ли это папиной карьере.
“Неизвестно. Это в любом случае будет иметь последствия, но главным образом повлияет на его семейную жизнь”.
Давид сообщил, что готов написать статью, однако для этого ему понадобится сначала взять у нас с Анук интервью. Потом он обратится за комментариями к моему отцу. Я призналась, что на самом деле намерена сделать эту историю публичной, но чтобы утечку информации не связывали со мной. Я заранее боялась интервью, того, что окажусь в центре внимания, и меньше всего хотела впутывать в это Анук. Конечно, я не могла сказать ей о переписке с Давидом. Я знала, что она это не одобрит и запретит мне что-либо рассказывать – она считала, что папа неспособен расстаться с женой. Я решила, что они оба трусы. Надо раскрыть тайну нашей семьи и вытолкнуть его на авансцену. Когда я как-то сказала Анук, что жизнь несправедлива, она ответила, что жизнь всегда несправедлива.