и остановился в выжидательной позе.
– Ну, здравствуй, – сказал ему ласково Келчевский. – Сидеть еще не надоело?
Этот допрос происходил 2-го апреля, и, значит, Иванов сидел без малого три месяца.
Он передернул плечами.
– Известно, не мед, – ответил он. – Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.
Келчевский покачал головою:
– Вряд ли! Суди сам: Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!
– Петров?! Ах, он… – воскликнул Иванов.
– Что Петров, – продолжал Келчевский. – И ты сам говорил то же…
– Я?!
– Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?
– Брешут они. Ничего я такого не говорил.
– Позвать?
– Зовите. Я им в глаза наплюю…
– А что от этого? Все равно сидеть будешь, поймаем еще двух, трех. Поверь, они дураками не будут. Все тебя оклевещут. Благо уже сидишь. Петров-то все рассказал…
Иванов стал горячиться:
– Что рассказал-то? Что?
– Сказал вот, что вещи продавали…
– Ну, продавали. Что еще?
– Что ты душил…
– А он? – закричал неистово Иванов.
– Про себя он ничего не говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, – спокойно ответил Келчевский.
– Он так говорит! – тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов. – Ну так и я тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь я всю правду вам расскажу.
Келчевский кивнул головою и взял перо.
– Давно бы так, – сказал он. – Ну, говори!
Иванов начал рассказывать, оживленно жестикулируя:
– Убивать, действительно убил. Только не один, а вместе с этим подлецом, Петровым. Удушили извозчика, что в Царское ехал. Взяли у него только это, больше ничего не было.
– Какого извозчика? Где? Когда?
– Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было.
– Так! Ну, а вещи куда дели? Лошадь, сани?..
– Лошадь мы, как есть двадцать восьмого декабря, в Царское с санями увезли. Сани продали Костьке Тасину, а лошадь – братьям Дубовицким. Там же, в Царском. Они извоз держат…
– Какая лошадь?
– Рыжая кобыла. На лбу белое пятно, и одно ухо висит.
– А сани?
– Извозчичьи. Новые сани – двадцать рублей дали, а за лошадь – двадцать пять.
– А полушубок? Армяк?
– Это тоже у Тасина, а другой – у солдатки. Тот самый, на чем поймались. А остальную одежду, и торбу, и сбрую – в сторожку на Лиговке.
– В какую сторожку?
– В караульный дом, номер одиннадцать. Туда все носят. Сторожу! Вот и все. А что Петров указывает на меня одного, так он брешет. Вместе были, вместе пили…
– Ну, вот и умный, – похвалил его Келчевский. – Теперь мы во всем живо разберемся. – Он написал распоряжение о переводе Иванова в другую камеру и отпустил.
Едва тот ушел, как я вскочил и крепко пожал руку Келчевского.
– Теперь они все у нас! Надо в Царское ехать!
– Прежде всего,