что женщину надо отделить от стены, с которой она была соединена спиной. Но это было уже легко. Однако, прежде чем заняться этим, я решил еще раз посмотреть на свое творение издали. Я подошел к другу и встал у него за спиной.
– Будь же благоразумен, – сказал я ему, – она же не живая.
Это немного смягчило его раздражение.
– Да, это смехотворно, ругаться из-за куска глины, – согласился он. – Ты не думаешь, что она оживет?
– Нет ничего невозможного. Надо подождать. – Мы сели на свои прежние места и принялись смотреть на женщину. Друг беспрерывно что-то говорил. Я же был не в силах сказать ему, что ждать лучше молча. Он бы снова предположил, что я хочу выставить его в дурном свете.
Сначала он заново принялся хвалить женщину, хотя и весьма крепкими словами. Этим он хотел скрыть от меня, что уже успел в нее влюбиться. Потом он стал ломать себе голову над тем, во что мы сможем ее одеть. «Разве что в наши лохмотья?» Эта мысль вернула его к нашему внешнему виду. «Нарядить ее в шелка мы не сможем. Не удивлюсь, если она отошьет нас обоих. Наоборот, я проникнусь к ней высочайшим уважением! Что могут предложить ей два этих мерзких ничтожества?» В конце концов он предложил предоставить выбор ей самой, и если она нас отвергнет, то нам придется честно сдержать слово и никогда больше не показываться ей на глаза. «Отвергнутый может отправиться к мертвецам. Там, наверное, не так уж плохо, да и идти недалеко. Что касается меня, то ты же знаешь, что я имею обыкновение держать свое слово. Не из благородства – на нем далеко не уедешь, а на вполне разумных основаниях. После всего того, что произошло, нет никакого смысла ссориться еще из-за женщины. Э, что такое? Почему ты покраснел?»
Я не слушал его; все это время я молча наблюдал за фигурой. Услышал я только этот последний вопрос. Дело в том, что в продолжение его длинной речи мне начало казаться, что женщина оживает. Очень скоро я уже был уверен в том, что видел подергивания ее ног – словно она пыталась оторвать ступни от земли. Потом я заметил, как вздымаются ее груди и живот, – она начала дышать. Осталось только окликнуть ее по имени, и она шагнула бы к нам.
Но, самое главное, она порозовела. Я судорожно протер глаза и, чтобы не поддаться обману, вскинул голову к небу, чтобы посмотреть, не рассеялся ли туман и не засияло ли солнце. Но наверху по-прежнему было все то же бесцветное единообразное нечто.
Как раз в тот момент, когда я услышал вопрос: «Почему ты покраснел?», я понял, что розовый свет исходил от женщины. «Молчи и смотри!» – прошипел я своему другу.
Он посмотрел, но против всех моих ожиданий начал грубо хохотать. Это было подобно убийству. Розовый свет померк.
– Ты не сделал ей пупка! – закричал он и вскочил. Прежде чем я успел его задержать, он бросился к женщине.
– Откуда у нее может быть пупок, если она не рождена матерью? – крикнул я и побежал вслед за ним. Но он оказался проворнее, и я опоздал. Я не пробежал и половины пути, когда случилось страшное.
Он встал напротив женщины и указательным пальцем пробуравил ей в животе пупок.
– Убирайся! –