что, сватов к тебе присылать? – рассмеялся Егор.
– Ну, коль к этому идет, то ко мне, – заулыбался беззубым ртом Голуб.
С улицы послышался хруст и звук тяжелых, удаляющихся шагов. Егор пулей вскочил, метнулся к окну.
– Да у тебя здесь свои шпионы, дед! – сердито произнес он. – Кто это? Иди сюда, глянь, а то уйдет он!
– Коренастый такой? В кепке? – не вставая с места, спросил Голуб.
– Да. Кто такой?
– Да навязали мне урода, прости господи. А чего я? Наездники нужны, не откажешься.
– И часто он так под окнами ошивается?
– Кто ж его знает. Скользкий мужик. К Марине все клеился, но она его на дух не выносит.
– Ладно, Михалыч, пойду я. Засиделся.
Егор поднялся, лицо его снова помрачнело.
– Иди, парень. Проститься-то, надеюсь, зайдешь? – Голуб явно расстроился, что конец встречи оказался так испорчен.
– Куда я денусь, – коротко бросил Егор и исчез.
Теплый день плавно перешел в столь же теплый, тихий вечер. Толпа принаряженных женщин и девушек – основное население этой рабочей окраины – высыпала из здания клуба. Все они работали здесь же, на конном заводе, все были знакомы и шли парами или группками, обсуждая фильм, главную героиню, ее шикарное платье, то, как легко отстукивала она чечетку на ступенях широкой мраморной лестницы; ее красавца партнера. При этом все взгляды были прикованы к удалявшейся в сторону аллеи паре: ветеринара Марину Сергеевну сопровождал интересный молодой мужчина. Это само по себе уже было редкостью, а то, что спутник докторицы не кто иной, как знаменитый наездник Хижняк (имя мужчины стало известно от Тамары), возводило Марину в ранг почти кинодивы.
Все немножко завидовали Марине, но больше радовались за нее, – ее здесь любили. Лишь один человек не разделял всеобщего умиления: за углом клуба курил папиросу за папиросой Иван Ребров. Дождавшись конца фильма и убедившись, что неприступная Марина действительно ходила в кино с этим хлыщом, увидев, как его рука легла на плечо женщины, Ребров зло швырнул окурок и скрылся в темноте.
Пара тем временем брела по едва освещенной аллее сквера. Здесь Марина стряхнула руку со своего плеча, будто испугавшись того, что они остались наедине, и надменно спросила:
– Не лишком ли резко берете, товарищ Хижняк?
– Простите, Марина. – Егор смутился, но тут же жарко заговорил: – Знаете, я очень хотел бы ухаживать за вами красиво, как в кино. Дарить цветы, читать стихи, засыпать подарками. Да вот беда: увольнительная у меня всего четыре дня. Один уже прошел.
– Вы еще на службе?
– Да.
– А я думала, вы к нам навсегда, – разочарованно проговорила женщина.
Она опустила голову, каштановые пряди скрыли лицо.
– Пока нет. Здешним воздухом приехал подышать. Но я вернусь! Скоро. Теперь очень скоро! – с жаром проговорил он.
Она молчала. Егор остановился, развернул женщину за плечи и, глядя в зеленые, влажно блестевшие глаза, взволнованно продолжил:
– В моей жизни все переменилось. Сегодня, когда я встретил вас. Я не знал, не думал, что так бывает.