пыталась вызвать начальницу на откровенный женский разговор. Чтобы вечером, сидя на скамейке возле дома и лузгая семечки, было, что рассказать подружкам, соседкам и всем, кто остановится рядом. Но Марина сама жила в том же доме, прекрасно знала нравы женской общины, и с ней этот Томкин номер не прошел.
– Тамара, иди в конюшню, время лекарство давать, – спокойно сказала она и так взглянула на девушку, что та мгновенно подхватила ведро и направилась к двери.
– А день рождения у меня в декабре, – уже помягче добавила ей вслед начальница.
Вот балаболка, покачала Марина головой, садясь к журналам, которые уже два дня не заполняла. Она вносила записи, а мыслями снова погрузилась в свое тайное счастье.
Вчера они весь день провели вместе. Вышагивали коней, потом отправились с табуном к реке, кони спустились в воду, а они, сидя верхом – он на Марго, она на Мальчике, плыли над водной синевой, болтая босыми ногами в прохладной воде, и радовались и смеялись как дети… И именно вчера он сделал ей предложение, а она ответила согласием. Об этом еще никто не знает, даже Степан Михайлович. Как объяснить даже ему, мудрому деду, что она, вполне здравомыслящая женщина, к тому же хлебнувшая уже всякого, доверила свою судьбу почти незнакомцу. Ведь она ничего не знает о нем! Хотя. знает! Из рассказов того же деда, который не было дня, чтобы не вспоминал своего лучшего и любимейшего ученика. И потом, эта его деликатность, то, что он не «гонит лошадей» в их отношениях, не пытается залезть в ее постель, как попытались бы на его месте многие другие. Это ведь тоже характеризует. А вот он действительно ничего о ней не знает. И она обязана ему рассказать. Вчера не решилась, а сегодня – непременно! А вдруг он от нее откажется, похолодела Марина.
В дверь лаборатории громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату ввалился Иван Ребров.
– Здравствуй, Марина!
– Добрый день. А что это вы, Иван Семенович, в сапогах в лабораторию? – спросила та намеренно официальным тоном.
– Да ладно тебе. Я вот что сказать пришел.
– Если опять о чувствах, лучше не надо, Иван, – тихо, но твердо произнесла женщина.
– Да не о том. Ты сказала нет – значит нет. Я мужик, справлюсь. Только вот предостеречь тебя хочу.
– Это от чего же? – надменно поинтересовалась Марина и выпрямила спину, вскинула на него строгие глаза, которые, казалось, предостерегали: «Не тронь!»
Но Ребров выдержал ее взгляд и проронил:
– Эх, Марина… Я тебе не пара, понятно… А энкавэ-дэшник – пара?
– Что? Какой энкавэдэшник? Ты о чем?
– Хахаль твой в НКВД служит, не знала?
– Врешь, – выдохнула Марина.
Кровь отхлынула от ее лица, глаза впились в его лицо. Нет, он не врал.
– А что же, он сам-то тебе не сказал? Так ты спроси… И он вышел, аккуратно притворив дверь.
Егор возвращался с конной утренней прогулки. Марго шла под ним ровным, упругим шагом именно так, как ему сейчас хотелось. Он вдыхал аромат цветов и трав, перемешанный с пряным запахом конюшен.