а затем направилась к хмурым ганзейским пограничникам.
Добежав примерно до середины перегона, Фольгер перешел на быстрый шаг, затем на медленный, а потом, выключив фонарик, и вовсе остановился. Согнувшись пополам, он тяжело дышал. Едкий пот заливал глаза и, стекая по щекам и носу, падал крупными каплями. Феликс чувствовал легкое головокружение. А еще ему хотелось лечь на рельсы и заснуть. И плевать на то, что в туннеле температура около нуля, а может, и ниже, плевать, что можно замерзнуть насмерть или очень сильно простудиться. Сейчас бы погрузиться в манящее небытие и навсегда избавиться от мира, полного кошмаров.
Немного отдышавшись, Фольгер встряхнулся, отгоняя сон, скинул с себя рюкзак, вынул из него на ощупь бутылку со сладкой водой, сделал несколько глотков. Да, если болезнь будет прогрессировать с такой скоростью, то смерть, пожалуй, придет в гости не через два месяца, а через пару недель. Включив фонарь, Феликс засунул бутылку обратно в рюкзак и, немного порывшись в нем, достал пробирку, наполовину заполненную порошком. Один умник из Полиса продал Фольгеру психостимулятор, помогающий преодолеть усталость и увеличивающий время между припадками. Однако врач честно предупредил, что лекарство со странным названием «Маёк», сделанное из смеси довоенных таблеток и засушенных растений, собранных на поверхности, хоть и дарит облегчение, приближает смерть. Феликс употреблял его несколько раз и только в экстремальных ситуациях, когда необходимо было быстро восстановить силы: после особенно сильных приступов, при встрече с крупными мутантами-хищниками или с кем похуже. С людьми, например.
Немного поразмыслив, Фольгер решил, что бегство Евы пока не форс-мажорное обстоятельство. Поэтому застегнул рюкзак, засунул пробирку во внутренний карман летной куртки и зашагал к Павелецкой. Он шел, ничего не опасаясь и изредка подсвечивая себе путь фонариком. Феликс привык блуждать в темноте, на ощупь, а туннель этот считал неопасным. Бывает, какие-нибудь твари прорываются с поверхности в перегоны, но за ними всегда отправляют поисковые группы. Да и вероятность того, что это случилось именно сегодня, невелика. Все равно жизнь медленно утекает из его тела. Так какая разница – месяцем позже или месяцем раньше?! Единственный вопрос, который он себе задавал, – зачем он куда-то идет. Не легче ли просто лечь на рельсы и умереть?
«Я иду потому, что иду. И плевать на мутантов, людей и себя», – ответил Фольгер, шагая во тьме. Близость смерти заражала азартом и нездоровой веселостью.
Примерно в ста метрах от выхода на станцию до ушей Феликса донесся чуть слышный шорох. Он остановился. Прислушался. Возможно, это был обман ощущений. Такое часто случается в туннелях. Бывает, идешь и слышишь посторонние звуки, и чудится, что на тебя вот-вот кинется какая-нибудь жуткая зверюга. А на самом деле ты один-одинешенек и никому на фиг не нужен. Но ведь бывает и наоборот, шагает бодро караванщик, ничего не подозревает, да и подозревать нечего. Вокруг тьма, тишь да гладь, и только бледное пятно фонаря блуждает по тюбингам. И станция уже совсем близко, и думает уставший барыга: