прочего, тот социальный успех, который ищет себе законное обоснование, свою генеалогию, подтверждение своего «благородства».
Итак, старинный предмет принадлежит привилегированным классам, которым важно преобразовать экономический статус в наследуемую благодать. Но также он принадлежит и средним слоям наемных работников, которые посредством покупки мебели в стиле рустики – пусть и промышленного производства – пытаются освятить свой относительный статус в качестве абсолютного достижения (если сравнивать его с низшими классами). Также такой предмет осваивается и маргинальными слоями, интеллектуалам и художникам, среди которых вкус к старинному выдает, скорее, отказ от экономического статуса (или же стыдливое согласие с ним), отказ от социального измерения как такового, желание очутиться вне класса, что требует обращения к хранилищу эмблематических знаков прошлого, предшествующего промышленному производству[18].
Следовательно, не имеет никакого смысла констатировать, что такой-то класс питает пристрастие к средневековью, такой-то – к промышленной рустике, такой-то – к аутентичной деревенской мебели XVIII века, для того, чтобы описать социальную стратификацию в категориях вкуса: все эти различия не отражают ничего, кроме культурных ограничений и законов рынка. На каждом уровне важно выявить специфическую социальную претензию, которая выражается вкусом к старинному: от какого класса мы пытаемся отличиться им? Какая социальная позиция получает санкцию? К какому классу или классовой модели мы стремимся? Необходимо схватывать саму культурную логику мобильности, не ограничиваясь описательными отношениями, которые всего лишь связывают социальный уровень с типом предметов или формами поведения[19].
Блестящее и лакированное
Другие аспекты на уровне среды также подтверждают этот культурный компромисс класса. Это поистине триумф упаковывания, обертывания всего подряд всемогущей пуританской моралью, триумф ритуальной гигиены. Это триумф блестящего, полированного, накладного, навощенного, натертого, лакированного, лощеного, остекленного, затянутого пластиком. Целая этика защиты, заботы, чистоты, совмещающаяся с дисциплинарным ритуалом заключения в рамку, о котором речь уже шла (концентрические круги собственности: ставни, занавеси, двойные занавеси; панели, плинтусы, обои; скатерти, маленькие скатерти для отдельных предметов, покрывала, бювары и т. д.). К тому же самому порядку относится симметричное расположение, когда вещи удваиваются, чтобы отражать самих себя – это все та же избыточность. Предмет существует в буквальном смысле этого слова лишь постольку, поскольку он повторяется в самом себе и поскольку мы можем прочесть в этом зеркальном удвоении фундаментальное уравнение, являющееся уравнением собственности: А есть А. Экономический принцип, санкционированный символическим присвоением (стекла и зеркала): такова «(мелко)буржуазная» формальная логика