громко бурчало, голод прямо-таки скручивал кишки, соленые струйки пота затекали в глаза, и нельзя было их смахнуть, иначе тут же получишь дубинкой поперек хребта. Четверо уже отправились в карцер прямо с аппельплаца, в том числе две женщины – в этом отношении царило то самое равенство полов, которого с идиотским упорством добивались американские феминистки.
Вадим шагал, как автомат, уже потеряв счет жгучим ударам дубинкой. Никаких чувств и эмоций, собственно, и не осталось – успели выбить. Нику он не видел, она оказалась где-то в задних рядах – для маршировки всех построили в колонну по три, не разбивая по баракам. Чтобы было легче, он ритмично повторял про себя в такт шагам: надо бежать, надо бежать, надо бежать…
Погода была прекрасная, светило солнце, но окружавшая лагерь тайга словно бы выпадала из поля зрения – казалось, весь мир съежился до аппельплаца и ударов дубинок, вылетавших будто из ниоткуда. Над всем этим мощно надрывались динамики, извергавшие нежный девичий голосок:
О, как мне кажется, могли вы
рукою, полною перстней,
и кудри дев ласкать, и гривы
своих коней, своих коней…
Так и продолжалось – песни на классические стихи сменялись симфонической музыкой, потом снова песни и снова музыка. Герр комендант, восседавший на трибунке в плетеном кресле, – время от времени Вадим видел и его, и Маргариту, расположившуюся в таком же кресле, – то и дело пригубливал кока-колу из высокого бокала, лицо у него было умиротворенное, покойное…
Ближе к вечеру, когда все это, наконец, кончилось, вновь разбили на бригады и погнали к воротам, где каждый получил миску жидкой баланды, а вот ложек не получил никто, и поневоле пришлось хлебать через край, обливаясь с непривычки. Тетка Эльза, злорадно наслаждавшаяся зрелищем, объявила, что на сегодня все, никаких разносолов более не полагается, а посему быдло может расползаться по стойлам.
Поскольку плетью обуха не перешибешь, пришлось последовать совету – тем более, что с двух сторон старательно подгоняли дубинками Василюк и давешний охранник. Навстречу им двое других эсэсовцев протащили за ноги безжизненное тело бедолаги Столоначальника, первым открывшего счет. Вадим, откровенно признаться, не ощутил ровным счетом никаких эмоций, был вымотан до предела. Более того, у него осталось впечатление, что и собратья по несчастью отнеслись к печальному зрелищу со столь же тупым равнодушием. Мыслей у него хватило ровно настолько, чтобы подумать: «Привыкнуть – штука, должно быть, довольно страшненькая».
– Цистерну видели? – спросил Визирь, когда они обессиленно повалились прямо на веранде и вытащили сигареты (хоть табачок, слава богу, никто пока не отобрал).
– Какую?
– На сто тридцатом? Подъехала к самым воротам, когда его туда волокли. Я видел… – Он тяжело встал и высунулся с веранды. – Точно. Его туда пихают, в цистерну. Если там какая-то кислота или каустик, следа не останется. Как от сахара в чае.
– Заткнись, не рви душу… – прошипел Браток.
– Нет, я