черень, но не смогла удержать, уронила. Подхватив за один конец, так и поволокла за собой по земле в сторону палисадника.
Приоткрыв калитку, я робко заглянула внутрь, боясь встретиться взглядом со злыми глазами. Мой зайка одиноко лежал на краю маминой клумбы, которая ощетинилась страшными глазастыми цветами.
Страх мешал дышать, но в то же время меня вдруг захлестнула волна какого-то отчаянного безрассудства и я, покрепче ухватив палку, с воплем ринулась в бой.
Смутно помню, что происходило дальше – я с трудом елозила по клумбе тяжеленным длинным чернем. Во все стороны летели ошмётки страшных цветков. Остро пахло свежей зеленью. Я сквозь слёзы орала на цветы во всё горло:
– А вот вам! Вот вам! Нечего тут смотреть!
За этим занятием меня и застала мама…
С тех пор она больше никогда не садила возле дома цветы, а уж анютины глазки и подавно, хотя ещё много лет продолжала выписывать журнал «Цветоводство».
Сила слова
Жил в нашей деревне дедко Коука. Да-да, так и звали его все. Что за странное имя? – спросите вы. А имя-то на самом деле у него было самое обычное – Николай. Колка. Но дедко все слова имеющие в середине букву «Л» произносил на свой манер – буква «Л» превращалась у него в нечто среднее между «В» и «У»: слово «палка» звучало как «паука», «ёлка» – «ёука», «волки» – «воуки», ну, и так далее. Дед был пришлый, в нашей деревне так не разговаривали, но деда все величали на его же манер, как сам представился. Никто никогда не называл его ни Колькой, ни Николаем – Коука и Коука…
Работал дед Коука пастухом, пас частное стадо. До того, как дед появился в деревне, коров, коз да овец деревенские пасли сами, по очереди – сколько голов на одном дворе, столько дней семья и пасёт, затем очередь следующего двора. Не всем это удобно было, особенно у кого ребятишек не народилось, или совсем ещё малыши, которым стадо не доверишь. Выкручивались взрослые, как могли. На работу надо выходить и стадо личное пасти надо, поэтому и перепрашивались, и договаривались – очередь путалась, сбивалась, переругаются, бывало, все. И вот тут-то появился дедко Коука, как палочка-выручалочка. Как-то само собой всё сразу и уладилось.
Откуда дедко пришёл в нашу деревню, никто не знал. Дед сам не рассказывал, хотя уж больно словоохотлив был, а эту тему ни-ни. Но никто и не выпытывал. Видят: хороший человек, с добром пришёл – чего зря пытать. Хотя нет-нет, а между собой деревенские и сплетничали про деда: уж больно он не похож был на наших местных стариков. Маленький, сухонький, жилистый. Кожа такая тёмная – загорелая ли, задубелая ли, а как кора старого дерева, и такая же шершавая, морщинистая. Головёнка у деда была маленькая, череп лысый, весь в каких-то буграх, да в светлых ниточках шрамов, и без малейшего намёка на хоть какие-то волосёнки. Да и вообще, с растительностью у деда совсем беда была – ни тебе