еще не подействовало. Вся гамма чувств от неожиданной боли передалась из пальца в мое горло. Я вскрикнул. Этот врач заставил меня волноваться второй раз за пять минут нахождения в его кабинете. Я такое не люблю.
– Это хорошо, нервы целы, палец должен сохраниться, – продолжал он искать положительные моменты в происходящем и вновь потянулся к ноге.
Следующая его попытка оказалась более успешной, чем первая. В этот раз я уже не орал, я был готов и сдержался, но боль вырываемого ногтя прочувствовал всю, от начала и до конца. На секунду я решил, что оказался не в военном госпитале, а во вьетнамском плену.
– Вот, кажется, и обезболивающее подействовало, – сказал я и расслабленно облокотился на спинку стула. Нога стала ватной, боль притупилась и плавно заменялась бесчувствием. Легкие мурашки побежали от самых кончиков пальцев вверх по ноге, к паху. Врач довольно профессионально и аккуратно орудовал бинтом, перематывая мне ступню целиком.
– Полежишь недельку у нас, а потом снова в бой… – добавил он, даже не глядя на меня, а наслаждаясь своим детищем (моей мумифицированной ногой).
Режим в военном госпитале по своей структуре не отличался от казарменного. Рано утром подъем, перекличка, завтрак, обед, ужин. Те, кто способен передвигаться, отправляются на уборку территории. Ключевое отличие было лишь в том, что здесь в свободное время ты можешь лежать на кровати, а делать это весь день с перемотанной ногой невероятно утомительно. Время в горизонтальном положении идет крайне медленно. Досуг был тот же и совершенно не оригинальный. Вечером старослужащие собирали молодых и разговаривали с ними. Расспрашивали, кто и чем занимался «на гражданке», где работал, каких девок «топтал», какие интересы по жизни. За долгое время в армии они отвыкли от обычной жизни, от того, что можно делать все, что захочешь, и не нужно для этого спрашивать разрешения. Они скучали по этой жизни, и эти рассказы им действительно были интересны, они напоминали им о беззаботном и счастливом времени. И о том, что оно вскоре вернется.
Спустя пару дней я научился нормально передвигаться, и это не осталось незамеченным. Меня сразу же отправили на уборку территории с остальными «ходячими». Поздняя осень. Листва неустанно сыпалась с деревьев и, казалось, не закончится никогда. Вот-вот должен пойти снег и похоронить под собой все дороги и бордюры, сменив в наших руках метлы на лопаты. В госпитале для передвижения по улицам выдали весьма странную на первый взгляд, да и на второй, одежду (военную форму забирали в казарму): старую шапку-ушанку, кофту на пуговицах с короткими рукавами (всегда с короткими), короткие штаны без пуговиц и галоши. Правда, предоставили выбор одежды – синего или коричневого цвета. Со стороны мы были похожи не на военнослужащих, а на клиентов психиатрической больницы на осенней прогулке, причем постоянных. И наши вечно потерянные лица новобранцев идеально вписывались в эту роль. С метлами и граблями в руках, в этих