Сегодня женщина мне не пригодится. Все, чего я хочу сегодня – принять душ, поесть и уснуть.
Разминаю шею, глядя в потолок.
Перед глазами стоит взволнованное лицо моей потери. Если с ней что-нибудь случится – откручу себе башку. Отхожу в сторону на шестнадцатом, ловя прощальные смущенные взгляды. Гурьба из шести человек заполняет лифт, потому что в спешке я выбрал общий, а не служебный.
К тому времени, как добираюсь до тридцатого, теряю последнее терпение. Растолкав людей плечом, вываливаюсь в холл и быстро сворачиваю направо.
Помещение кафе переполнено. Заняты почти все столы, и я её не вижу…
Выругавшись, прохожу зал насквозь. Попадаю в стилизованную под маленькую Венецию зону отдыха и резко меняю направление, когда вижу одинокую фигурку на скамейке у бутафорской гондолы.
От облегчения вслух благодарю Бога.
В животе внезапный узел, потому что она выглядит чертовски трогательной в этой долбанной толстовке, в которой прячется и кутается, пристроившись на самом краю сидения. Голова опущена. Запрятанные в рукава ладони лежат на коленях. Подхожу осторожно, чтобы не напугать. Это лишнее, потому что на внешние раздражители она никак не реагирует, глядя в пространство. Изучаю профиль с тонкими девичьими чертами, проводя рукой по волосам и лицу. Осматриваю с головы до ног, убеждаясь в том, что всё на месте.
Обхожу скамейку и опускаюсь перед ней на корточки, заглядывая в лицо.
Встрепенувшись, Айза вскидывает глаза, и первое, что я в них вижу – облегчение.
Такое, с которым не сравнится моё собственное.
Получаю очередной пинок в живот.
Чёрт…
На тонкой нежной коже проступает румянец. Блестящие карие глаза кажутся очень яркими. Все это выглядит так, будто ее лицу возвращаются краски.
Она смотрит в мои глаза, распахнув свои и не моргая.
“Красивая”, – отмечаю, давая ей минуту.
Маленький пухлый рот поджимается.
Следующее, что я вижу на ее миловидном личике – обида. Такая, что я хмурюсь, понимая – в своей головке она сделала какие-то неправильные выводы относительно меня и всей этой тупой ситуации.
Что она там себе напридумывала?
Параллельно вдруг понимаю, что характер у этой мышки – дерьмо. И ещё какое.
Посмотрев сквозь меня и задрав подбородок, она тихо говорит:
– Пожалуйста, отвезите меня домой.
Мы снова перешли на «вы».
Что ж. Я заслужил.
Мне хочется протянуть руку и обхватить пальцами этот округлый подбородок, чтобы заставить смотреть на себя и объяснить, что я, черт возьми, никогда бы не заставил ее четыре часа проторчать здесь без причины.
Айза вскакивает на ноги, по прежнему глядя сквозь меня. Будто я, как человек, вдруг перестал для неё существовать, и она мечтает поскорее от меня избавиться и, по возможности, больше никогда не видеть. Будто разочарована во мне в самых дерьмовых смыслах. Вот как все это выглядит. И внезапно меня это не устраивает.
Выпрямляюсь, рывком перехватив её за локоть.
Разворачиваю к себе, спрашивая:
– Ты