человека, который допрашивал ее на протяжении четырех страшных часов в ночь, когда умерли ее родители и когда ей пришлось все время допроса сидеть в ночной рубашке, по-прежнему покрытой кровью ее матери?
Конечно же нет. Чертов святоша Харви нанес ответный удар. Почему он хотя бы не позвонил, чтобы предупредить ее? Ребекка не могла вспоминать ту ночь, просто не могла.
– Дорогая, ты рассказывала об этом своему врачу? – сказала она, пытаясь выторговать себе пару минут на размышления.
Джесси тут же затихла, и эта тишина не сулила ничего хорошего. Она могла слышать, как в мозгу ее маленькой девочки звучали слова: Ты меня дуришь, я тебе не нужна, пусть мной занимается кто-то другой, ты всегда этого хотела. Я тебе никогда не была нужна.
– Я же слышу, что ты не очень хочешь, – сказала Джесси. – Я понимаю. Не надо. Прости, что так поздно позвонила.
Вены Ребекки наполнились адреналином. Вот он – ее последний шанс восстановить хоть какое-то подобие отношений с дочерью. Если она его упустит, все будет кончено: она потеряет Джесси навсегда, а вместе с ней и свою внучку. И виноватой в этом будет лишь она сама.
– Нет, родная, – ответила она, пытаясь скрыть свое беспокойство. – Не в этом дело. Твоя просьба просто немного застала меня врасплох, а еще я хочу убедиться, что твой врач хорошо о тебе заботится. Конечно, я хочу тебе помочь. Я с радостью с тобой поговорю. Это было непростое время… Но у тебя есть полное право о нем знать. Знаю, тебе было непросто об этом меня попросить.
Ребекка вцепилась ногтями в колено, повторяя про себя: «Пожалуйста, не вешай трубку, пожалуйста, не надо». Наконец Джесси заговорила.
– Если ты не хочешь говорить об этом, то и не надо. Я хочу сказать, если мы не можем быть честны друг с другом.
Ребекка услышала в словах дочери нотки влияния Лиз. «Мы все должны быть честными, делиться своими чувствами». «Женщины должны поддерживать друг дружку». Она так и видела, как Лиз прижимает Джесси к своей широкой груди, воркуя: «Иди ко мне, малышка, ничего, поплачь, говорить о том, что ты чувствуешь, совершенно нормально, а в том, чтобы думать о себе, нет ничего эгоистичного. Если у тебя нет сил видеться с мамой, у тебя есть полное право этого не делать». И в то же время сама Лиз никогда не применяла всех этих честных принципов ни к себе, ни к настоящей причине, по которой она, бездетная, поощряла отстранение Джесси от Ребекки и держала последнюю на безопасном расстоянии и от приемной дочери, и от мужа. А Харви в то время, как и всегда, принимал сторону Лиз, выбирал самый легкий путь и даже не пытался встать на ее защиту.
– Я знаю, что твой нервный срыв отчасти был связан с тем, что случилось с твоими родителями, – продолжила Джесси, – и что это очень сильно на тебя повлияло. Мне просто никогда не хватало сил, чтобы спросить тебя об этом, но все это так долго накапливалось во мне, мне кажется, это больше не может продолжаться.
Нервный срыв? Ребекку передернуло от этих слов. Интересно, Харви или Лиз принадлежала эта версия произошедшего? Так или иначе,