но постарался передать смысл экспрессией). Стенька бросать рагацца ин аква, и бандиты мольто довольны (феличитозо)».
Всеобщий хохот.
– Откуда это в вас?
– Понятия не имею. Генетический код? Во время йоги мне вот что пришло в голову: семейное прошлое, как и вообще прошлое, человек, занятый собственной жизнью, по большей части вытесняет и игнорирует. Так оно и пропадает. Иногда в определенном возрасте начинаешь думать о нем – и вдруг понимаешь, что его нет. Да и то, что есть – надо ли это кому-то?
– Тогда зачем вы хранили чемоданы?
Алексей Федорович не отвечает. Он – в процессе медитации. Но ей слышно, о чем он думает.
«Предки с еврейской стороны казались мне старыми и умными (коими и являлись). Я их, конечно, интересовал – помню испытующий взгляд дяди Леки: „Интересно, что у него в мозгах?“ На их вопросы я что-то мямлил, типа: „Учусь нормально, живу нормально“. В принципе и они мне, помнится, казались интересными, скорее даже таинственными. Но я был правильным советским ребенком из правильной советской семьи, а у советских людей, как известно, память отшибло тем самым паровозом, у которого „в коммуне остановка“. Полагалось работать для будущего счастья человечества, а о прошлом не задумываться. История была обкромсана или изувечена. Но случилось так, что я стал заниматься чужими историями, и они захватывают меня куда сильней…»
Это нас и роднит.
– Родная… Чувство такое, будто я растворяюсь в тебе…
– Вы шутите?
– …или даже расплавляюсь, блаженство размягчения плавящегося металла, перехода в новую форму…
– Алексей Федорович, вы пьяны! Вы по всем фотографиям с бокалом разгуливаете…
– Это от тоски. У окна один стою и во тьму гляжу, а тоскую почему, вам не расскажу…
И не надо.
Дома безмолвны над каналами
8 марта 1921 года Владимир Абрамович Канторович вернулся домой из Музея революции с пустыми руками – из-за мятежа все позакрывали, и долгожданная встреча с организатором Петроградского историко-революционного архива не состоялась.
Раскинут темными кварталами,
Ты замер, каменный, в гробу,
Дома безмолвны над каналами
И люди мечутся в бреду…
Записать! Хотя озябшие феминистки с портретами невинно убиенной Розы Люксембург и все еще здравствующей Клары Цеткин не метались в бреду. Напротив, держались организованно и, кажется, были единственными, кто в этот день вышел на улицу без рабочей надобности. Ни мятеж, ни холодрыга не способны обуздать дамскую страсть к раскрепощению. Клара Цеткин – еще куда ни шло, но Роза – та еще стервоза, он ее по Лондонскому съезду помнит.
Запершись в кабинете, Владимир Абрамович провел рукой по скатерти, изображенной на фотографии черт знает какого года, и уставился пустым взором на супругу в немыслимо дорогом платье (продали за сколько-то ленинок), сидящую у стола, за которым сейчас сидит он в той же тройке, разве что обветшавшей.
Все