И чем ближе девочка к нему подходила, тем большее смятение охватывало всю ее душу. С каждым шагом смутные силуэты все более отчетливо вырисовывались в темноте. Без всякого сомнения, это были люди. Неподвижные, словно статуи. А может быть, это и были статуи? Пока еще нельзя было различить их лица. И вдруг комната озарилась неярким зеленоватым светом, и Алена отчетливо увидела то, чего боялась больше всего: в стенном шкафу безмолвно стояли застывшие, словно манекены, папа и мама.
Несколько мгновений Алена растерянно смотрела на неподвижных родителей, все еще не веря в то, что произошло. Вдруг она почувствовала за спиной какое-то движение и испуганно оглянулась назад. Тут голова у Алены совсем пошла кругом. Минуту назад кроме нее в комнате никого не было, а теперь позади себя она увидела Зиновия Зуваровича в черном плаще и широкополой шляпе, а рядом с ним маму и папу. Все трое как-то странно улыбались и медленно приближались к Алене. Та хотела было спросить, что они здесь делают, но тут Зиновий поднял руки к лицу и снял свои черные очки. Алена увидела выпуклые жабьи глаза, блеснувшие красноватым огнем, и осеклась на полуслове. Она невольно попятилась от этого омерзительного зеленоватого лица, наткнулась на кресло и медленно опустилась в него. Глаза Зуваровича еще сильнее загорелись красным, и Алена почувствовала вдруг, что кресло, словно живое, заключило ее в мягкие объятия, из которых, однако, совершенно невозможно было освободиться. Подлокотники, будто манжеты, охватили кисти рук, а подголовник воротником окольцевал шею.
– А ты действительно оказалась не робкого десятка, – произнес Зиновий скрипучим голосом. – Это хорошо. Я не люблю истерик и глубоких обмороков. А расстроиться есть отчего, не правда ли? Ты, конечно, это уже поняла.
– Кажется, начинаю понимать, – Алена старалась, чтобы голос у нее не дрожал.
Тут из-за спины Зуваровича выскочила мама и, встав между Аленой и Зиновием, с жаром обратилась к последнему:
– Я вас прошу, не трогайте, пожалуйста, мою девочку. Я вижу по вашим глазам, что в душе вы хороший, добрый человек. У вас, наверное, тоже есть дети. Вы должны понять меня, мои материнские чувства. Отпустите мою бедную крошку, не делайте ей бо-бо. Лучше возьмите вместо нее меня, – мама упала на колени, театрально заламывая руки. – Я буду делать для вас все, что вы захотите. Я буду мыть полы, готовить, стирать ваше белье, – тут она скривилась, изобразив на лице брезгливую гримасу. – Хотя, лучше возьмите вон – отца. Можете делать с ним все, что вам заблагорассудится. Только не трогайте нашу доченьку.
И мама затряслась в рыданиях.
– А чего это меня-то, – вступил в полемику папа. – Сама вызвалась, сама и отдувайся. А, Аленка, скажи ей. Ну чего она опять на меня все валит.
– Ха-а-рош отец! – сразу перестав рыдать, каким-то базарным тоном заголосила мама. – Родная дочь в смертельной, можно сказать, опасности, а он тут торгуется! Посмотрите на него, люди добрые!
Алена, сидевшая с низко опущенной