и не объявилась.
Вестей от нее не было ни на следующий день, ни на тот, что последовал за ним; только Пуд под охраной Стражей, немой и присмиревший, вновь объявился в Пэчре и взялся выкапывать новый колодец взамен тому, который отравил в знак протеста против бдящих, но навлек на себя отнюдь не их гнев. Поселенцы пытались подобраться к нему всеми правдами и неправдами, но не за тем, чтобы дать по заслугам: они расспрашивали старичка о Помоне. Однако Пуд хранил молчание и продолжал работать под строгим надзором нескольких бдящих.
Через неделю без каких-либо новостей и без самой виновницы стольких слухов утихать начала как злобная, так и беззлобная молва о Помоне. Азарт, с каким обсуждали люди грядущую взбучку со Стражами, сходил на нет, и на смену ему пришло томительное ожидание – вторая, менее агрессивная волна любопытства.
Если зрелая часть Пэчра еще продолжала упорствовать и не признавала своего интереса, то дети и не пытались сдерживать мечтательные взгляды, обращенные к Серому замку.
– Мам, – было слышно в домах и на улицах, – кто та женщина в замке? Она теперь там живет? Она королева, да? Как в сказках?
Взрослые отмахивались от вопросов как от докучливых мух, но в глубине души и сами хотели бы знать ответ.
Вскоре на подтрунивая посплетничать перестали реагировать не только Стражи, но и поселенцы. Все, что получали оставшиеся охотники посудачить – безразличие и утомленные взгляды. Все чаще они оставались без собеседников и к исходу третьей недели замолкли совсем.
Поселенцы ухаживали за скотом, занимались земледелием, вели домашнее хозяйство, мастерили и ходили в школы, но дышали одним на всех напряженным воздухом. Назревали перемены, и никто не знал, что они сулили роду человеческому.
Вечерами молодые все реже пели случайным прохожим о своей любви к стройным девичьим ногам и о проникновенных мужских голосах. Под аккомпанемент гуслей-псалтирей звучали истории их собственного сочинения о том, как однажды Неизвестная отправилась в долгое и опасное приключение на поиски будущего для человечества, и так и не вернулась в отчий дом.
С трепетом в сердце певцы и поэты Пэчра замечали, как обычно равнодушные ко всем Стражи поворачивали к ним головы и прислушивались к их голосам. Надежда вновь оживала. Они были уверены, что Помона жива, по-прежнему находится в Сером замке и рано или поздно их песни через сотые уста дойдут до его непреступных стен, а потом и до той, кому эти песни были адресованы. Тогда Помона, возможно, решится выйти, и прольет свет на будущее Пэчра и его поселенцев.
Они придумывали все новые сюжеты для песен, с благоговейным трепетом следили за оживленным интересом Стражей к певцам, и гадали, чем сейчас была занята дочь изведенных неведением пожилых родителей.
14
…А она рисовала. С первого дня своего заточения до исхода третьей недели в Сером замке Помона не выпускала из рук мелки.
В тот день, когда Помона впервые позавтракала на смотровой