молчал. Тогда сеньорита перевела взгляд на Нахимова, все это время ехавшего рядом, но с совершенно отсутствующим видом, и спросила лейтенанта о нем:
– Дон Деметрио, почему ваш компанеро не желает говорить со мной? Он так скромен или ему не по душе мое общество?
– Что вы, сеньорита, – не заметив легкого кокетства собеседницы, вступился за мичмана Дмитрий. – Павел просто не говорит по-испански… Я давно знаю его и должен заметить, он вообще человек немногословный… Впрочем, это не мешает ему быть отличным офицером и верным товарищем. А уж храбрости его многие могут позавидовать! В море, например, он, рискуя собой, спас тонущего матроса… Да и сегодня отличился: сбил своим выстрелом одного из тех, кто гнался за вами…
– Вы, должно быть, настоящие друзья, если так отзываетесь о нем…
– Надеюсь, это так… Особенно нас сблизило нынешнее плаванье. Мы ведь почти два года ни на час не расставались. Может, поэтому на корабле даже прозвали Павла моей тенью…
– Как это занятно – ваша тень… Я никогда прежде не слышала такого сравнения, испанцы так не говорят. А скажите, дон Деметрио, наверное, многие русские сеньориты мечтали бы так называться?
Ответить на лукавый вопрос Марии лейтенант не успел.
– Конные, вашбродь! Смотрите! – раздалось сразу несколько матросских голосов.
И впрямь, на другом краю обширного маисового поля, вынырнув из-за рощицы, показалась группа всадников. Они с минуту потоптались на месте, разглядывая отряд Завалишина в подзорные трубы, потом пришпорили лошадей и во весь аллюр поскакали навстречу.
Дмитрий, в свою очередь приложив к глазу медную зрительную трубку, увидел испанских рейтар, впереди которых на могучем вороном коне мчался офицер в блестящей кирасе и шляпе с плюмажем из белых перьев.
– Это испанцы, – обернулся лейтенант к Нахимову. – Думаю, без стычки здесь не обойтись! Прикажи матросам зарядить ружья и быть наготове!
Мичман собрался было выполнить это распоряжение, но тут вмешалась их спутница, без перевода догадавшаяся, о чем идет речь:
– ¡No se moleste! Estoes Gerrera!
Дмитрию осталось непонятно, чего больше в ее словах: радости или сожаления…
«Не дай Бог родиться и жить в эпоху перемен», – утверждали древние китайцы. Не потому ли и молились они о неизменности всего сущего, хранили верность традициям, благословляли мир и покой в государстве, почитали своих правителей как сыновей Неба… Гомесу Герере не были знакомы заветы мудрецов Поднебесной империи, но, если бы спросили его мнение по тому же вопросу, он, вероятно, ответил бы с точностью до наоборот. По собственному опыту Герера знал точно: только во времена общественных потрясений у таких, как он, есть шанс подняться к власти, богатству, славе. И упускать этот свой шанс Гомес был не намерен.
Род Гереры, хотя и не мог похвастаться своей знатностью, считался довольно древним и воинственным. С присущей