align="center">
«Как застрявший в шахте рудничной…»
Как застрявший в шахте рудничной
и притом лишённый голоса,
из болота жизни будничной
я тащил себя за волосы.
«Я часто в забубённом русском мате…»
Я часто в забубённом русском мате,
звучащем, если к месту, не вульгарно,
дыхание высокой благодати
всем сердцем ощущаю благодарно.
«Не сбудется сказка о мире ином…»
Не сбудется сказка о мире ином,
зароют остывшее тело,
и будет вертеть меня в шаре земном,
как раньше на шаре вертело.
«Состарясь, я ничуть не унываю…»
Состарясь, я ничуть не унываю:
пока маячит смерть невдалеке,
я сам себе и рюмку наливаю,
и налитое сам держу в руке.
«Ушли любовные страдания…»
Ушли любовные страдания,
затихли все былые песни,
теперь устройство мироздания
мне стало много интересней.
«Им недолго жить в сиропе…»
Им недолго жить в сиропе
и кичиться знанием:
призрак бродит по Европе
под зелёным знаменем.
«О будущем не строю я прозрения…»
О будущем не строю я прозрения,
картину сочинил бы я неверную,
а к нынешнему дню, кроме презрения,
я чувствую любовь неимоверную.
«И зла в достатке, и добра…»
И зла в достатке, и добра
в письме и в речи устной;
но жаль, серьёза до хера,
а мир смешной и грустный.
«Никто б из нас не стал поэтом…»
Никто б из нас не стал поэтом
или создателем офортов,
а рождены мы все – декретом
о запрещении абортов.
«Жить растущей хвори вопреки…»
Жить растущей хвори вопреки,
как бы годы ни были суровы,
могут и умеют старики.
Это ценят будущие вдовы.
«В эпоху чёрного паскудства…»
В эпоху чёрного паскудства
и торжества болотной мрази —
беспечность, лень и безрассудство
спасают нас от липкой грязи.
«Когда я сидел под тюремным замком…»
Когда я сидел под тюремным замком
за то, что ходил я по краю,
с народом я был очень тесно знаком.
И мало ему доверяю.
«День ушёл, как не было его…»
День ушёл, как не было его.
Я успел сегодня очень мало.
Нового узнал я ничего,
старое меня не занимало.
«Идут за поколеньем поколение…»
Идут за поколеньем поколение,
испытывают радости труда,
выносят унижение, растление
и тихо уплывают в никуда.
«У всякой жизни главный враг…»
У всякой жизни главный враг —
уполномоченный дурак.
«Злодеев