человеку свою милость, или молчит. Его нельзя заставить помочь кому-либо, можно только просить. Тебе он помог. Значит, оказал доверие.
«Вот только как бы еще это доверие использовать? – подумал Гедимин. – И как добыть Знич из-за каменных стен, которые способны выдержать сколь угодно долгую осаду?» Он узнал место, явленное ему в видении: замок-крепость «Королевская гора» в Кёнигсберге[49]. Рыцари-крестоносцы назвали замок «Королевской горой» в честь своего союзника – чешского короля Оттокара II Пржемысла.
Сухо поблагодарив вейделота, князь положил на жертвенный камень несколько серебряных монет (личное подношение Перкуну) и пошел вызволять помощника из вынужденного заточения. Жигонт был безмерно напуган. И чудовищной силы грозовым раскатом, и видением жутких страшилищ, тянувших к нему огромные когтистые лапы изо всех щелей на протяжении почти всего отсутствия князя и жреца. Он даже не сразу поверил, что через дверь с ним разговаривает сам хозяин, а не какая-нибудь нечисть.
Когда князь и дружинник собрались уходить, Лиздейка вдруг остановил их:
– Погодите! Я сейчас… – Вернувшись с ларцом в руках, он хмуро сказал Гедимину: – Я знаю, что совершаю святотатство: Знич, даже погасший, не должен покидать пределы святилища. И все-таки думаю, что он сможет помочь тебе в поисках Большого Знича. Как? Я пока не знаю. Однако сердцем чувствую, что поступаю правильно. Возьми его…
Вскоре Гедимин и Жигонт были уже далеко от святилища. Когда же оказались в охотничьем лагере, князь первым делом приказал отправить тушу убитого на охоте тура в святилище Перкуна, а затем скомандовал выдвижение в Кернов.
…В княжеской опочивальне было тепло и уютно. Гедимин сидел в кресле возле камина и неотрывно смотрел на завораживающую пляску огненных язычков бьющегося в нем пламени. На небольшом столике рядом с ложем горела толстая свеча в кованом подсвечнике, рядом стоял корец с квасом.
Князь пребывал в глубокой задумчивости. Ночь по прибытии в свой престольный град Кернов он провел беспокойно: просыпался бессчетное число раз. И не из-за кошмаров, а из-за мучившей его отчего-то жажды. Князь то и дело прикладывался к корцу с квасом и в итоге поднялся очень рано, еще и петухи не пели. Вдобавок ко всему и вещий сон не выходил из головы.
«Крепость на Кривой горе будем возводить, это решено, – размышлял Гедимин. – Место знатное. А там и город отстроим. Здесь сон и впрямь, что называется, в руку. Но вот как быть со Зничем? Заманчиво, очень заманчиво вернуть литовцам расположение Перкуна. Кто бы еще подсказал, как это осуществить на деле…»
Время шло, за окном опочивальни уже начало светать, дрова в камине прогорели, а князь по-прежнему сидел неподвижно, точно истукан, и глядел ничего не выражающим остановившимся взглядом на тлеющие угли. Наконец он шевельнулся, тяжело вздохнул и позвал:
– Полюш!
Сумрак в одном из углов опочивальни