Перкуна с жертвенным камнем в руках. В глубокой нише жертвенника горел вечный священный огонь – «Швент угнис», или «Знич». Чуть поодаль, на краю поляны, возвышалось сложенное из древесных стволов жилище, напоминавшее формой большой шалаш.
Князю уже доводилось бывать здесь однажды – правда, очень давно, еще в юности. Хотя и тогда он, помнится, подивился царившей тут неестественной тишине. Казалось, сюда не долетают ни ветры, ни птичье чириканье…
Жрец Лиздейка в накинутой на плечи медвежье шкуре вырос словно из-под земли. Темно-красная туника из дорогой заморской ткани была застегнута белым витым шнуром с золотыми кольцами и кистями из бычьих хвостов на концах. На широком белом поясе висел внушительных размеров нож в дорогих сафьяновых ножнах, украшенных драгоценными каменьями. Из-под воинского шлема, представлявшего собой искусно выделанную медвежью голову с клыкастой верхней челюстью, на визитеров взирало суровое лицо вейделота[46].
– Ты пришел… – обыденно произнес жрец. И приложил руку к сердцу, приветствуя высокого гостя.
Князь изобразил в ответ легкий поклон. Между ними давно уже не было прежнего согласия.
…Никто не знал, какого Лиздейка роду-племени. Однажды, охотясь в холмистой местности Веркяй близ одного из святилищ Перкуна, князь Витень обнаружил спрятанную в зарослях корзину, а в ней – разбуженного звуками охотничьих рогов и оттого громко плачущего младенца. Корзина была подвешена к ветвям дерева довольно высоко (видимо, чтобы ребенка не съели дикие звери) и напоминала орлиное гнездо. Поэтому мальчика так и назвали – Лиздейка, что по-литовски означает «из гнезда». Тогдашний Верховный жрец Литвы посоветовал князю взять найденыша на воспитание. Витень послушался, и Лиздейке выпала честь расти при княжеском дворе.
Гедимин и Лиздейка дружили с детства. Повзрослев, вместе охотились, пировали, бурно ссорились и столь же пылко мирились. Но однажды поссорились всерьез. В какой-то момент умный и не по годам наблюдательный Гедимин догадался, что настоящим отцом Лиздейки является не мифический персонаж, как поговаривали в народе, и уж тем более не сам Перкун (многие считали и так), а… креве-кревейто, главный жрец. Разумеется, иметь внебрачные связи жрецам категорически возбранялось (а отшельники не вправе были даже обзаводиться семьями), однако в силу человеческой природы запреты эти оказывались порой бессильны и перед законами, и перед религией. Согрешил и креве-кревейто… Гедимину промолчать бы тогда о своей догадке, но в пылу ссоры он не сдержался и выдал Лиздейке несколько нелицеприятных фраз о его происхождении и родителях. Друг после этого замкнулся в себе, и отношения между ними разладились. А вскоре князь Витень сослал Гедимина в Аукштайтию…
Меж тем у юного Лиздейки обнаружились вскоре завидные провидческие способности, и он начал пользоваться при дворе непререкаемым авторитетом.